Истории со смыслом. Из жизни, из интернета

[Olexara]

__________________________________________________ _______________

[Olexara]

Супруг вернулся на 3 дня раньше. Всё как вы подумали, но только ещё хуже...
Супружеская чета Муравьевых нравилась всем. Она-красивая натуральная блондинка, ноги от коренных зубов, на удивление добра и приветлива. Чем, как известно не особенно страдает подавляющее большинство красивых женщин.
Он-статный, подтянутый, мужественный капитан-лейтенант, тоже не обделенный мужской привлекательностью.
Семья жила душа в душу и поводов для сплетен не давала. По магазинам Стас и Лариса ходили держась за руки как пионеры, порознь их почти не видели, и вообще их пара излучала просто ауру любви и благоденствия. Идиллия одним словом.
С годами чувства не слабели, а только крепли на зависть окружающим. За семь лет между ними ни разу не пробежала черная кошка. Единственное, что Стас посматривая вокруг, понемногу, глубоко в себе начал мучиться вечным спутником семейного счастья-ревностью.

Будучи по природе человеком выдержанным Стас не позволял этому пороку выплеснуться наружу давя все сомнения в себе.
Хотя кто знает, какие бури бушевали в глубине души подводника, видя восхищенные взгляды мужчин направленные на жену, и слушая комплименты и любезности сослуживцев на праздничных саммитах.
Но тем не менее внешне заметно не было, и даже Лариса сомнений и тревоги мужа не замечала, да и не хотела. А вот Стас незаметно созревал, прямо как прыщ перед тем, как лопнуть.
Корабль уходил в море на контрольный выход. Схема отработанная и привычная.

Десять дней тревог и нервотрепки плюс десять бессонных ночей. Рано утром Стас попрощался с женой, поцеловал спящего сына, и пообещав вернуться через десять суток отправился выполнять конституционный долг. Моря выдались нелегкие, то тут, то там намертво отказывалась работать мат.часть.
Стас служил в механических силах и порядком намучился днем и ночью латая капризную технику. Тем обиднее было решение старшего на выходе командира дивизии на седьмой день идти в базу, по причине массовой неисправности технической части корабля.
Злость и раздражение Стаса скрашивала лишь одна мысль: теплый бок жены стал на три дня ближе. А так, как на мужское достоинство и силу соскучившийся каплей не жаловался, то весь путь домой провел на подъеме, рисуя в мыслях одну картину за другой.
По традиции в базу вернулись поздно вечером. Когда чехарда с выводом ГЭУ закончилась, Стас даже не опрокинув традиционную стопку спирта за прибытие, словно жеребец поскакал домой. Смакуя процесс возложения головы на пышную грудь законной супруги Стас домчался до дома, рывком поднялся на третий этаж и затормозил перед родной дверью.

Было начало второго ночи. Мои спять-подумал Стас. Не ждут и представил как неслышно разденется и запрыгнет в постель к Ларисе, удивление той, и все последующее безобразие: Как можно аккуратнее вставив ключ дрожащий от нетерпения Стас тихонько повернул его и протиснулся в прихожую.
Механиком каплей был отменным, замок регулярно смазывал, и тот его не подвел.
К большому разочарованию жена судя по всему не спала. Из за неплотно прикрытой двери спальни падал луч света и что-то слышалось. Что именно Стас не понял, и не раздеваясь, даже не снимая фуражки на цыпочках подкрался поближе. Под ложечкой засосало. Сквозь створ двери его глазам предстала картина не снившаяся даже в самом страшном сне. Горел ночник.
На его супружеском ложе бесстыдно раскинув ноги и раскидав по подушке белокурые волосы лежала женщина. Все остальное закрывала фигура обнаженного мужчины ритмично задиравшего зад к потолку. Женщина стонала во весь голос, его жена стонала как, как никогда не стонала с ним. Стас был убит на месте. Вся жизнь рухнула в одночасье.

Сколько он простоял в полу парализованном состоянии неизвестно. Но когда Стас очнулся за свои поступки он уже не отвечал. В милицейский протоколах это называется: в состоянии тяжелого душевного потрясения.
Охваченный пламенем мщения за поруганную супружескую честь Стас начал судорожно искать кобуру на поясе. Ее естественно не было. Кортика тоже. Стас ринулся на кухню.
Первое, что попало под руку была вилка. Красивая мельхиоровая вилка из набора подаренного им на свадьбу. Зажав в крепкой офицерской руке неуставное холодное оружие Стас метнулся обратно к спальне. Ворвавшись как торнадо в обитель изменщицы, перехватив для верности вилку второй рукой, униженный офицер от души размахнулся и: Рука оскорбленного военного не дрогнула.
Вилка описав широкую дугу почти полностью погрузилась аккурат посередине движущихся ляжек прелюбодея. Описать раздавшийся после удара крик я не решусь. Ветеран войны приехавший в гости к сыну, в квартиру по соседству, переживший блокадный Ленинград и штурм Берлина рассказывал, что проснулся с криком Бомбы!!! и поднял на ноги всю семью.
Причем в отсутствии бомбежки и пострадавших его убеждали всей семьей минут сорок. И хотя спать он потом лег, но в отсутствии погибших и разрушений сомневался до самого отъезда.
У соседей сверху описались дети, и чуть не наложили в штаны родители по причине непередаваемого ультразвукового воздействия. А овчарка других соседей выла до утра, оплакивая чью-то собачью жизнь.
Оставив орудие мщения торчать в анусе осквернителя, Стас резко развернулся и почти строевым шагом вышел из спальни. У него оставалось одно желание: покинуть ставший чужим дом, хорошенько надраться и утром забрать вещи.
О содеянном Стас как то не задумывался. На удивление в прихожей уже горел свет. И еще в ней стояла Лариса собственной персоной, в домашнем халатике и с полотенцем на голове. Красивая и соблазнительная. Для потерявшего все жизненные ориентиры Стаса потрясений на этот вечер оказалось достаточно. Со стороны это напоминало детскую игру замри.

Онемению Стас не подвергся, но слова из себя выдавил с большим трудом.
— А там кто?
Дрожащая рука показала неопределенно назад.
— Да твой брат Сережка с женой. Его же к нам перевели. Я им спальню уступила, пока тебя нет. А сама с сыном. . Да, что за крики-то там?

— Я: понимаешь: тут: вилка:
— А я мыться ходила. Днем напор слабый, а ночью ничего. Слушай Стасик, у них кажется что-то случилось:
— Ага, -только и сказал Стас и грохнулся в обморок. .
То, что брат переводится к ним, что у него жена тоже блондинка, что приехать они должны были именно сейчас Стас конечно помнил, но красная пелена упавшая на глаза заслонила все, да и кто бы мог подумать!

В итоге все закончилось лучше, чем можно было ожидать. Задницу Сереже заштопали. Военврач в госпитале с трудом выдернув вилку долго выражал восхищение богатырским ударом, а закончив операцию похлопал Сергея по филейной части и обрадовал:
— Геморроя не будет никогда! У тебя там труба, без сучков и задоринок.
Нефтепровод!
Помолчал, и хмыкнув записал в журнале, что больной сел на гвоздь. Сидеть на стуле по человечески Сергей разучился надолго. Первое время плакал, когда шел в гальюн по большой нужде, и рыдал когда возвращался. Потом привык. Сейчас и не помнит наверное времена, когда сравнивал унитаз с электрическим стулом.
Сережиной жене Лене расклинившиеся ноги сводили четыре медсестры и хирург. Свели с трудом. А заикалась она всего три месяца. Да и то только в постели. В общем все закончилось хорошо. Как говориться малой кровью. Ячейка общества не распалась, семья сохранена.

Жизнь продолжалась. Стас и Лариса так-же гуляли держась за руки и воркуя словно голуби. Солнце так-же светило, и корабли так-же уходили в море.
Вот только Лариса стала убирать по шкафам все острое, вплоть до зубочистки, а Стас приходя домой звонил в дверь по пять минут, и ждал пока ему откроют. Что касается Сергея и его жены, то они хоть и простили Стаса, но ночевать у брата никогда больше не оставались…

[Olexara]

Каждый день ровно в 19:43 перед её окнами проезжала электричка.
Женщина в этот момент допивала чай со скучным, зато диетическим печеньем и наблюдала за гусеницей дребезжащих вагонов. В них спали, читали «Бульвар», вязали манишки и митенки. Ужинали беляшами, перекидывались в картишки, убегали от контролеров. Слушали чьи-то байки, сплетни, шесть гитарных струн. Покупали точилки для ножей. Знакомились.

Она уже не представляла своей жизни без вереницы пыльных, будто присыпанных песком окон, и спешила по вечерам в этот железнодорожный театр. Изредка выбиралась с подружками на кинотренинги или на мастер-классы по мастичным цветам, ещё реже ходила на свидания.

Мужчины ей попадались знатные. Вот, к примеру, пилот на международных чартерных рейсах, напоминающий Шрека. Он бегло говорил на английском, пил литровыми кружками кофе и водил в боулинг. Предлагал съехаться, ведь простаивает двухэтажный дом со спальней, зашитой древесиной венге, супружеской кроватью на платформе и отсутствием дверных ручек. В гараже — два фольксвагена, во дворе два аполлона-дога, в гостевом домике — пожилые родители. За всем нужен глаз да глаз, так как он постоянно в небе. Обещал рай, скромно умалчивая, что за рай следует отрабатывать сторожем, дворником, уборщицей, сиделкой и грумером в том числе.

Второй почитал Есенина и устроил дома алтарь поэта. Стены разрисовал рязанскими пейзажами, и со всех сторон на неё глядела крохотная станция Дивово, пойменные луга, бальзамический тополь, резная родительская усадьба и петляющая засиненная Ока. Он ненавидел Маяковского за то, что называл бунтаря «декоративным мужиком», и постоянно повторял есенинское: «Я не могу, задрав штаны, бежать за комсомолом». Регулярно делал маникюр, пудрил щёки и носил вышедшие из моды штиблеты.

Третий работал в туристическом бизнесе. Развлекал байками и советовал во время путешествия не тратить время на музеи, а лучше петлять улочками, дегустировать местную кухню и общаться с народом в барах. Обещал Дубровник с башней Святого Ивана и Мадрид, а потом они столкнулись нос к носу в супермаркете. Из его тележки выглядывала огромная упаковка памперсов, прорезыватель для зубов и блок творожков «Тёма».

Поэтому девушка предпочитала сидеть дома, почитывать романы-коллажи, хрустеть диетическим печеньем и подслушивать вагонные споры.

Как-то раз подруга попросила составить ей компанию на быстрых свиданиях. Она нехотя согласилась, плюхнулась на свободный стул и с неожиданным интересом отметила первого парня с теплыми глазами и подрагивающими от волнения губами. Пахло от него странно: ветром, горящими в паровозе дровами и провинциальными станциями.
— Чем вы занимаетесь?
Парень замялся:
— Я машинист электропоезда. Говоря по-простому, вожу электричку.
Девушка от неожиданности крякнула и шепотом переспросила:
— И в котором часу вы проезжаете Чоколовку?
— В 19:43…

Ирина Говоруха

[Olexara]

__________________________________________________ ______________

[Olexara]

__________________________________________________ ______________

[Olexara]

Милая, спокойная и почтенная еврейская дама зашла в аптеку, подошла к фармацевту и, проникновенно глядя прямо ему в глаза, сказала:
— Я хотела бы купить немного цианида....
— Зачем вам нужен цианид?!
— Чтоб отравить моего мужа... Глаза аптекаря округлились, и он воскликнул:
— Господи помилуй! Я не могу дать вам цианид, это противозаконно! Я потеряю свою лицензию! Вас посадят в тюрьму и меня тоже! Нет, не продам, ни за какие деньги!!!
Дама полезла в сумочку и достала фотографию мужа в постели с женой аптекаря.
— Мадам! Так бы сразу и сказали, что вы по рецепту!

[Olexara]

Ваньке было три года, когда его мама развелась с его родным отцом. Мальчик его совсем не помнил, потому что мама все фотографии папы выбросила. Даже где мама невеста, а папа жених и на этом фото папу отрезали от мамы и осталась только мама- невеста. Папа не приходил к Ваньке даже по выходным, вообще никогда не приходил. Зато дедушка для мальчика был лучше всяких пап, но дедушка умер, когда Ваньке было пять лет, а мама вскорости вышла замуж и у неё теперь есть муж.
Ваньке очень хотелось, чтобы у него был папа и он сам, нет, его никто не заставлял, он сам захотел называть маминого мужа папой. Дядя Саша был не против находиться в звании папы, а мама была даже рада.

Новый папа покупал Ваньке конфеты, иногда игрушки и мальчик постепенно привыкал, к маминому мужу. Александр был сдержан и особого внимания чужому ребёнку не уделял, а Ваньке папа нужен был каждую минуту. Папа приходил с работы, а маленький Ванька встречал своего нового папу, залазил к нему на колени и пытался поделиться своими новостями. Отец тяжело вздыхал, а мама говорила:
-Сынок, ну что ты пристаёшь к папе со своими глупостями. Иди играть в свою комнату. Ты что, не видишь, что папа устал?
Понурый Ванька шёл в свою комнату, а мама и папа ужинали и смеялись на кухне. Постепенно мальчик привык к одиночеству, потому что играл он и смотрел мультики в своей комнате один.
Ну вот мама родила сестрёнку Ксюшу. Все были рады, а Ванька особенно, ведь теперь он сможет играть с сестрой.
Когда мальчик подходил к кроватке своей сестры и хотел потрясти погремушкой перед смешным, сморщенным личиком девочки, папа почему-то кричал на Ваню:
-Отойди от Ксюши и иди играй в свою комнату!
Ваньке было обидно, но он послушно уходил, а вот когда папа был на работе, мама позволяла подходить к малышке и даже разрешала немного подержать сестрёнку, но стоило папе прийти с работы, мама начинала покрикивать на Ваню и выпроваживать его в свою комнату.

Если дома Ваня вынужден был сидеть в своей комнате, то когда он пошёл в школу, вот тут энергия мальчика плескалась через край. Он был непоседлив и невнимателен и поэтому в учёбе не преуспевал. За это родители его постоянно наказывали. Наказания мало чем отличались от его прежней жизни. Ваню не отпускали гулять и играть с друзьями. Он так же сидел в своей комнате, но без игр и без телевизора и часами стоял у окна и смотрел во двор, где резвились дети их многоквартирного дома.
Ванька рос и видел, что Ксюшу родители любят больше, а точнее, Ксюшу они любят, а его нет и вот за то что всё так несправедливо в его жизни, мальчик возненавидел свою сестру и поэтому мстил ей. Когда родителей не было дома, он даже бил сестру. Ксюша плакала и просила:
-Ваня, не бей меня, не надо,- она боялась брата, как он боялся отца, который последнее время стал поднимать на Ваню руку.
Ване становилось жалко Ксюшу, он обнимал её и они плакали вместе.

Когда Ване исполнилось четырнадцать лет, объявился его родной отец. На тот момент у отца была другая семья, где родились две дочери.
Матери Ваньки позвонила жена отца и сказала, что отец допился и с ним случился инсульт и он полупарализованный лежит в больнице.
-Он хочет увидеться с Ваней,- сказала жена отца, -он просит Ваню прийти к нему.
-Не знаю зачем ему это надо,- ответила мама,- столько лет
ни разу не вспомнил о сыне.
-Протрезвел и вспомнил, а может помирать собрался. Кто их поймёт этих алкашей,-ехидно сказала жена отца.
-Я передам Ване.

-Я к нему не пойду. Зачем?-сказал Ваня,-Зачем мне к нему идти? Мама, он чужой отец. Он не был моим отцом.
Ванька помолчал и добавил:
-У меня вообще нет отцов. Эти отцы чужие, не мои. Когда я выросту и женюсь, я никогда не брошу свою жену и своих детей. Никакой чужой дядя не будет отцом моих детей.

Так и случилось в жизни Ивана. Он женился и сам растил двух сыновей. Он стал для них настоящим отцом. Таким, о котором сам мечтал в детстве. Чужие отцы не стали дедушками для детей Ивана.
Родной отец Вани скончался от пьянок. С отчимом мама развелась, когда Ваньке было шестнадцать лет, чему Иван был рад. Он не хотел видеть чужого человека рядом со своею матерью и Ксюшей. Иван удивлялся, казалось отчим любил свою дочь Ксюшу, но расставшись с мамой, он расстался и с дочерью. Ксюша очень переживала отцовское равнодушие, стремилась к отцу, но тот, женившись очередной раз, совсем отдалился от родной дочери.
Одним словом: чужие отцы.

Майдоровская Вера

[Olexara]

В коридоре больницы женщина лет 40 кричала на врача. Она подпрыгивала перед ним, махала руками, даже пыталась его ударить.
- Как Вы посмели? Кто дал Вам право? Я Вас засужу. Да ей о здоровье надо думать после операции. А Вы ей, а Вы им ... Как Вы могли? Да я Вас ... Вы, Вы...
Он молча слушал. Потом ответил.
- Вы что, действительно не понимает? Вашей дочери 18. Она имеет право на собственные решения. В конце концов, он и она имеют право на свои несколько дней счастья.
Они разговаривали посередине коридора, а я пыталась их обойти.
У врача были большие руки с длинными пальцами, и выступающими венами. Ответив женщине, он развернулся к ней спиной, и пошел. Она побежала за ним, а потом вернулась.
- Он, он... он вчера дал им справку, а сегодня они уже расписались.
- Так это же счастье, - ответила я, - Ваша дочь замуж вышла.
- Не нужен мне этот замуж, и зять такой не нужен. Да что Вы вообще понимаете? Да с кем я разговариваю?
Она исчезла.
А я пошла на свадьбу, ту самую, так получилось. Рядом с онкологической больницей.
С десяток гостей. Большой торт, фрукты, сыр. Еще что-то. Потом, на белом лимузине, подъехали молодые. Она, в белом платье и красивом пепельном парике, тонкая, почти прозрачная. На костылях. Он - в светло-сером костюме, с пустым рукавом, бледный, высокий юноша. Мы их поздравляли. Золотые кольца блестели на их пальцах. Родители жениха роняли слезы. А со стороны невесты была только бабушка и одна подруга. Молодые целовались и смеялись. Шампанское пузырилось в бокалах. Водитель лимузина нажимал на гудок...
Она умерла через 4 месяца. Он пережил ее на 3 дня...
Его мать посмотрела на два холмика и разжала руку. Два обручальных кольца блестели на ладони.
- Он умер спокойно. Позвал меня, и сказал, что ему пора к ней. Вздохнул и все.
- Соболезную - ответила я.
- Знаете, - прошептал врач, - я оперировал ее 4,5 часа. А его - 3. Шансов практически не было. Меньше сотой процента. Я задаю себе вопрос, стоило ли? Может быть я только продлил их муки?
У меня не было вопросов, и не было ответов. Я просто вспоминала белый лимузин с дурацкой куклой, обсыпанных мишурой, целующихся молодых, пузырьки шаманского.
И его слова: " они имеют право на свои несколько дней счастья".
Автор: Еленам Андрияш

[Olexara]

Коты блокадного Ленинграда

1942 год выдался для Ленинграда вдвойне трагичным. К голоду, ежедневно уносящему сотни жизней, добавилось] еще и нашествие крыс. Очевидцы вспоминают, что грызуны передвигались по городу огромными колониями. Когда они переходили дорогу, даже трамваи вынуждены были останавливаться.

Блокадница Кира Логинова вспоминала, что «…тьма крыс длинными шеренгами во главе со своими вожаками двигались по Шлиссельбургскому тракту (ныне проспекту Обуховской обороны) прямо к мельнице, где мололи муку для всего города. В крыс стреляли, их пытались давить танками, но ничего не получалось: они забирались на танки и благополучно ехали на них дальше. Это был враг организованный, умный и жестокий…»

Все виды оружия, бомбежки и огонь пожаров оказались бессильными уничтожить «пятую колонну», объедавшую умиравших от голода блокадников. Серые твари сжирали даже те крохи еды, что оставались в городе. Кроме того, из-за полчищ крыс в городе возникла угроза эпидемий. Но никакие «человеческие» методы борьбы с грызунами не помогали. А кошек — главных крысиных врагов — в городе не было уже давно. Их съели.

Немного грустного, но честного

Поначалу окружающие осуждали «кошкоедов».

«Я питаюсь по второй категории, поэтому имею право», - оправдывался осенью 1941 года один из них.

Потом оправданий уже не требовалось: обед из кошки часто был единственной возможностью сохранить жизнь.

«3 декабря 1941 года. Сегодня съели жареную кошку. Очень вкусно», - записал в своем дневнике 10-летний мальчик.

«Соседского кота мы съели всей коммунальной квартирой еще в начале блокады», - говорит Зоя Корнильева.

«В нашей семье дошло до того, что дядя требовал кота Максима на съедение чуть ли не каждый день. Мы с мамой, когда уходили из дома, запирали Максима на ключ в маленькой комнате. Жил у нас еще попугай Жак. В хорошие времена Жаконя наш пел, разговаривал. А тут с голоду весь облез и притих. Немного подсолнечных семечек, которые мы выменяли на папино ружье, скоро кончились, и Жак наш был обречен. Кот Максим тоже еле бродил - шерсть вылезала клоками, когти не убирались, перестал даже мяукать, выпрашивая еду. Однажды Макс ухитрился залезть в клетку к Жаконе. В иное время случилась бы драма. А вот что увидели мы, вернувшись домой! Птица и кот в холодной комнате спали, прижавшись друг к другу. На дядю это так подействовало, что он перестал на кота покушаться…»

«У нас был кот Васька. Любимец в семье. Зимой 41-го мама его унесла куда-то. Сказала, что в приют, мол, там его будут рыбкой кормить, мы-то не можем... Вечером мама приготовила что-то наподобие котлет. Тогда я удивилась, откуда у нас мясо? Ничего не поняла... Только потом... Получается, что благодаря Ваське мы выжили ту зиму...»

«В доме во время бомбёжки вылетели стёкла, мебель давно стопили. Мама спала на подоконнике — благо они были широкие, как лавка, — укрываясь зонтиком от дождя и ветра. Однажды кто-то, узнав, что мама беременна мною, подарил ей селёдку — ей так хотелось солёного… Дома мама положила подарок в укромный уголок, надеясь съесть после работы. Но вернувшись вечером, нашла от селёдки хвостик и жирные пятна на полу — крысы попировали. Это была трагедия, которую поймут лишь те, кто пережил блокаду» - рассказывает сотрудница храма прп. Серафима Саровского Валентина Осипова.

Кошка - значит победа

Тем не менее, некоторые горожане, несмотря на жестокий голод, пожалели своих любимцев. Весной 1942 года полуживая от голода старушка вынесла своего кота на улицу погулять. К ней подходили люди, благодарили, что она его сохранила.

Одна бывшая блокадница вспоминала, что в марте 1942 года вдруг увидела на городской улице тощую кошку. Вокруг нее стояли несколько старушек и крестились, а исхудавший, похожий на скелет милиционер следил, чтобы никто не изловил зверька.

12-летняя девочка в апреле 1942 года, проходя мимо кинотеатра «Баррикада», увидала толпу людей у окна одного из домов. Они дивились на необыкновенное зрелище: на ярко освещенном солнцем подоконнике лежала полосатая кошка с тремя котятами. «Увидев ее, я поняла, что мы выжили», - вспоминала эта женщина много лет спустя.

Мохнатый спецназ

Как только была прорвана блокада, вышло постановление за подписью председателя Ленсовета о необходимости «выписать из Ярославской области и доставить в Ленинград дымчатых кошек». Ярославцы не могли не выполнить стратегический заказ и наловили нужное количество дымчатых кошек, считавшихся тогда лучшими крысоловами.

Четыре вагона кошек прибыли в полуразрушенный город. Часть кошек была выпущена тут же на вокзале, часть была роздана жителям. Расхватывали моментально, и многим не хватило.

Л. Пантелеев записал в блокадном дневнике в январе 1944 года: «Котенок в Ленинграде стоит 500 рублей». Килограмм хлеба тогда продавался с рук за 50 рублей. Зарплата сторожа составляла 120 рублей.

- За кошку отдавали самое дорогое, что у нас было, — хлеб. Я сама оставляла понемногу от своей пайки, чтобы потом отдать этот хлеб за котенка женщине, у которой окотилась кошка, — вспоминала Зоя Корнильева.

Прибывшие в полуразрушенный город коты ценой больших потерь со своей стороны сумели отогнать крыс от продовольственных складов.

Кошки не только ловили грызунов, но и воевали. Есть легенда о рыжем коте, который прижился при стоявшей под Ленинградом зенитной батарее. Солдаты прозвали его «слухачом», так как кот точно предсказывал своим мяуканьем приближение вражеских самолетов. Причем на советские самолеты животное не реагировало. Кота даже поставили на довольствие и выделили одного рядового за ним присматривать.

Кошачья мобилизация

Еще одну «партию» котов завезли из Сибири, чтобы бороться с грызунами в подвалах Эрмитажа и других ленинградских дворцов и музеев. Интересно, что многие кошки были домашними — жители Омска, Иркутска, Тюмени сами приносили их на сборные пункты, чтобы помочь ленинградцам. Всего в Ленинград было направлено 5 тысяч котов, которые с честью справились со своей задачей - очистили город от грызунов, спасая для людей остатки съестных припасов, а самих людей — от эпидемии.

Потомки тех сибирских кошек и по сей день обитают в Эрмитаже. О них хорошо заботятся, их кормят, лечат, но главное - уважают за добросовестный труд и помощь. А несколько лет назад в музее даже был создан специальный Фонд друзей котов Эрмитажа.

Сегодня в Эрмитаже служат более полусотни котов. У каждого есть особый паспорт с фотографией. Все они успешно охраняют от грызунов музейные экспонаты. Кошек узнают в лицо, со спины и даже с хвоста все сотрудники музея.

[Olexara]

Михаил Иванович полюбил. Мужику пятьдесят, убеждённейший холостяк, а вот, поди ж ты. Ровесница Жанна Михайловна растопила его кирпидон в груди красотой и аристократической неприхотливостью.
Кажется, она с удовольствием питалась одними анекдотами, которые цитировал Михал Иваныч, когда они прогуливались в парке.
За три дня однообразного шатания баба не попросила вареную кукурузу иль сбитень с пирожком, коими вовсю торговали в осеннем парке.
Нарезает с красным носом по аллеям и хавает воздух.
Сама, так и заявила:
– Михал Иваныч, – говорит, – воздух-то какенский! Сладкий. И кукурузы не надо. – и хохочет.
И Михал Иваныч хохочет счастливый, что покупка откладывается. Точно это не кукуруза, а меховое пальто.
Мужик был на седьмом небе, что повстречал бабу кушающую воздух, а не бабки и мозг. Это был его идеал!
Такая неприхотливая и миниатюрная, что Иваныч не сомневался в практичности её содержания.
Почитай не ест, одеваться может в секции школьного платья для девочек 10-12 лет. И при этом, у неё славная, большая грудь.
Два советских будильника «Ереван» под кофтой грозили оторваться, когда она подпрыгивала за гроздьями рябины.
– Попробуйте, какая вкусная и сытная. Как кукуруза… – угощала она кавалера ягодой.
Тот покорно жевал с коровьим лицом, и соглашался.
Кажется, он решил задарма сорвать первый поцелуй.
Накинулся на спутницу на скамье под полыхающим апельсиновым клёном...
С трудом отстранив Михал Иваныча, вся раскрасневшаяся от удушья, Жанна хапнула кислороду и брякнула:
– С тобой, Михал Иваныч, только в кино целоваться. Во тьме кромешной.
Тот считал себя первоклассным мужчиной, и снисходительно пошутил:
– Чё, такой страшный?
– Страстный... – ответила та и игриво швырнула ему в лицо кленовый гербарий, сбив роговые очки и кепку.
– Богиня, а-а! – простонал влюбленный, накинул оправу и мигом составил сто двадцать шестой гербарий во славу любви.
За три дня лесопаркового романа этот последний романтик собрал и преподнёс Жанне столько листвы – уборщик с садовым пылесосом курит.
А большего ждать не приходилось. Ибо, Михал Иваныч был конкретный жлоб и эконом – умереть бы от зависти старине Плюшкину!
Лампочку в холодильнике вывернул, а на зиму вовсе его отключал. Держал провизию за окном. А чтоб не тратиться на фанеру и гвоздочки для ящика, повесил снаружи внешний блок кондёра без начинки, который припер с мусорки. Эстетично и практично.
И у этого господина была ещё уйма ухищрений по части экономии средств в быту.
– Хотя, – вздыхает Жанна, – какое нынче кино, одни драки. Вот раньше... Ах, Раба любви, Пираты двадцатого века. А сейчас, цирк, а не кино. Верно?
Иваныч верноподданнически раскрыл варежку, и… встал как вкопанный.
Закрались подозрения – его хотят раскрутить на цирк с дорогим буфетом и двумя антрактами. И с медведями-аферистами. И на великах они тебе, и жонглёры, и на турнике, а в гардеробе вещички пропадают!
А Жанна продолжает:
– Посмотришь, – говорит она. – «Притяжение», и тянет в кабак напиться. Верно?
Тут Михаил осознал, что не смотря на опцию хавать столичный смог, избранница – обычная баба. Ей хочется в кино, цирк и даже посидеть где-то хоть с баночкой газировки.
Разум подсказывал – беги, но, любовь уже попросила пристегнуться и запустила безжалостный таксометр.
Минуя лишние траты, Михаил сразу пригласил Жанну в ресторан.
Был соблазн сэкономить – пригласить даму сразу к себе, но не тот случай – Михал Иваныч задумал жениться на Жанне и мега-экономно зажить под боком доброй тётки.
На её территории, а свою площадь сдавать. У неё-то трешка, дача, и дочь давно съехала. Поэтому мелочиться было нельзя.
Собираясь на свидание, Иваныч обдумывал, как оглушить Жанну размахом.
– Какой ещё букет! – подбадривал он себя. – Нарочно опоздаю немного. Совру, стояк прорвало – не квартира, а Рыбинское водохранилище. Вот и не успел за розами. Поверит, дурёха.
Чтобы не тратиться на жратву и выпивку, покушал макарон и принял двести водочки.
– А чтоб на такси не провожать, скажу, была сводка – на районе объявился таксист маньяк, о!
Довольный собой, Иваныч накинул пиджак и прошел к комоду, где деньги.
Коснувшись купюр, он замер. Промелькнула привычная спартанская мысль: "Может, ну его нафиг?"
Но, трехкомнатные хоромы и дача, стояли в мозгу. Неохотно отсчитал баснословную сумму. Только, чтобы картинно раскрыть бумажник при расчёте, – намекнуть бабе где сила, и чувствовать себя развязней в постели.
– Что вы, Миша, какие ещё цветы, когда у вас стояк! – по-свойски отмахнулась интеллигентная женщина, взяла его под локоть, и подвинула к входу в ресторан. – Идёмте, вам необходимо выпить…
Сели. Подали меню. Цены…
Цены натянули Михал Иванычу непринужденную, но какую-то мёртвую улыбку…
Жанна пришла на выручку, говорит: – Чур, уговор, Мишель. У меня принцип, – плачу за себя сама, мы не настолько близки. Но, надеюсь, сегодня это рассосётся… – и взглянула туманно.
От таких громких коммюнике об экономическом сотрудничестве, у Михал Иваныча даже поднялось все внутри. Совладав с эмоциями, он всё же настоял разделить траты поровну.
Жанна согласилась, мило пожав плечиками, призналась:
– Я сегодня такая голодная, – слона сожру. С хоботом и ушами. Хо-хо.
"Да хоть двух слонов..." – с нежностью усмехнулся про себя Михал Иваныч на её безобидный аппетит и лёгкий нрав.
Кликнул человека и покровительственно откинулся на стуле, – наблюдая, как зайка водит пальчиком по прейскуранту.
– Что желаете закусить? – спросил официант.
– Порция оливье, рюмка водки. – бросил Иваныч.
А Жанночка отчеканила:
– Двести Хенесси ВСОП, блины с чёрной икрой, карпаччо из оленины, балычок белуги, салат с крабами и раковыми шейками, дайкири.
У Михал Иваныча вытянулось лицо. Он даже пошуровал мизинцем в туговатом ухе. Нет, не послышалось, официант слово в слово проговорил заказ и исчез.
Мигом принесли всё. Жанна закусывала и щебетала, а Иваныч перемешивал оливье и силился представить, что может стоить балык из исчезающего белого дельфина? О деликатесной белуге в силу аскетизма он не слыхал.
Было ещё каре ягненка под трюфельной подливой и вино, осетринка, тирамису, ликер.
Три дня на свежем воздухе, и Жанну Михайловну как подменили. За ушами трещит – такой аппетит, падла, нагуляла.
– Очуметь… – не верил глазам Иваныч. – Может, это глисты…?!
Не успел опомниться, как подали счёт. Михал Иваныч взглянул и по-брежневски рапортовал об успехах:
– Се-семнафцать, ты-тысясь…
Язык не слушался. Он тяжело опрокинул в рот водку, уронил руку со стопкой на колени. Глаза намокли, охватила дурная слабость.
– И недорого напополам. Верно? – улыбнулась Жанна и нырнула в сумочку, что-то мурлыча.
– Мишель! – весело говорит к@рва через мгновенье. – Я взяла не тот ридикюль. Кошелёк остался дома.
– Ну-ну… – без сил промолвил Иваныч. – Не на …не надо…
– Еще чего! – вспыхнула Жанна. – Сейчас едем ко мне, и я отдам. Никаких не надо! Человек, такси по первому разряду!
По совести, Михал Иваныч хотел сказать «не надо звиздеть». А теперь, лишь слабо махнул рукой и вытянул бумажник с баснословными двадцатью кусками.
Расплатившись последними за мотор бизнес-класса, покинул автомобиль, и пошатываясь, тронулся за Жанной. У подъезда та топнула ногой:
– Мишель! Поздравляю, – ключи от квартиры, разумеется, в сумочке, где и кошелек. А дверь я захлопнула! Вот умора! Верно? Ха-ха-ха!
Михал Иваныч по-турецки сел на асфальт, и раскачиваясь, то ли заплакал, то ли стал молиться, спрятав лицо в ладонях.
– Не переживай, Мишель. Я у подруги перекантуюсь, в соседнем подъезде, у тебя ж потоп. Завтра позвоню, сочтёмся – у меня принцип. Спасибо за чудный вечер. Поцеловала в макушку и ушла…
Больше он её не видал. Номер не отвечал. Михал Иваныч дежурил у дома с молотком за пазухой целую неделю – никого.
Его банально развели.

© Алексей Болдырев

[Olexara]

__________________________________________________ ________________

[Olexara]

__________________________________________________ ______________

[Olexara]

«Джихад»

Сторожил я будучи ПТУшником, одну стройку летом. Днём работал на ней, платили мало, ну я и пошёл сторожем.

Стройка была большой. Сторожей людей было двое. А вот третьим и, наверное, самым лучшим сторожем был огромного размера алабай по кличке Джихад. Кудлатый и нетипичного белого цвета. С обрезанными ушами. Весил больше ста кило, ел как трое таких как я. А я, поверьте, был вечно голодным ПТУшником. Наверное, это был метис. Чистопородные псы меньше.

Пёс-великан периодически творил чудеса. То, когда его забывали отпустить вечером, он рвал цепь как гнилую верёвку и сам обходил стройку, то, когда ему совсем было скучно и его никто не видел (или он думал, что его никто не видит), он спокойно перепрыгивал двухметровый бетонный забор и гулял вокруг стройки где-то час. Если его тут же не бежали возвращать.

Никогда не лаял ночью. Повизгивал, тыкался носом в бедро. А вот днём, бывало, его доводил котяра наш. Сядет перед его будкой и смотрит в глаза. Джихад не выдерживает и пару раз гавкает глубоким басом. Так что стёкла в сторожке подрагивают. Кот ретируется. Ночью кот бывало со мной и псом обходы делал. Не то, чтобы пёс с ним дружил, не замечал просто. Кроме случаев, когда тот вот таким наглым макаром перед будкой сидел и пялился.

Однажды на стройку залез вор. Джихад тихо подошёл сзади и сел. Вор обернулся и обмер. Попытался уйти, Джихад молча щериться начинает. Так и сидел час, пока мой напарник его не застал, когда обход делал. Стройка наша была заодно ещё и с достроенного конца автостоянкой. Как-то выпившие дальнобойщики рыпнулись не в мою смену на сторожа. Чего они не поделили, я уже и не помню. Помню, что неправы были дальнобои. И тут подошёл и стал со сторожем рядом Джихад. Один водила сразу в кабину полез. Второй оказался не трусом и замахнулся. Джихад прыгнул на него. И придавил за плечи лапами к забору. И постоял так дыша в лицо человеку горячим собачьим дыханием и укоризненно глядя в глаза. Потом опустился на четыре лапы. Протрезвевший водитель пошёл умываться и стирать штаны. Кроме шуток. Честно говоря, я на его месте, наверное, бы обосрался.

Джихада приучили слушаться нас. Иронично кося на меня своим карим глазом пёс с ленцой выполнял команды. Я не боюсь собак. Но этот пёс вызывал у меня уважение. И поначалу, когда я подходил к его буде и он ворчал на меня, когда я сыпал ему кашу в миску, он вызывал во мне легкий приток адреналина и дрожь в коленках.

Потом мы крепко задружились. Я вообще люблю животных. А этого пса никто не гладил. Первый раз я почесал ему за обрезанным ухом. Собака страшно удивилась и пристально уставилась на меня. Я почесал ещё. Обрубок его хвоста неуверенно дёрнулся. А потом пёс неуклюже ткнул меня носом и тихонько заскулил прося ещё. На следующий день я купил щётку для собак и вычесал его. А то он ходил в колтунах. Потом не удержался и помыл. На удивление собака не сопротивлялась. Только я дурик не знал, что собак человечьим мылом мыть нельзя. И огромный пёс стал реально похож на плюшевую игрушку чисто белого цвета. Прямая короткая шерсть закурчавилась. Собака перестала, несмотря на размер, смотреться страшно, а стала жутко няшной. С него смеялись. А меня слегка наругали. Потом директор привёз собачий шампунь. И пёс обрёл снова свой страшный вид. Только стал чище. В темноте он как будто слегка светился. Так мы и провели лето. Днём я работал не раз проходя мимо спящего в буде товарища. А вечером он, видя меня, повизгивал и тыкал носом. Я его отпускал и он шёл обходить владения.

Когда я ушёл оттуда другие сторожа говорили что пёс с месяц грустил. Потом хозяин стройки забрал этого медведя себе.

[Olexara]

Последний вагон

«Пьер!» — кричала Адель, но не слышала собственного голоса, лишь пронзительный свисток, лязг колёс и зловещее урчание поезда. Последний вагон, увозящий французских солдат во Вьетнам, мелькнул мимо перрона. Девичья фигурка в клубах дыма ринулась, как собака за уезжающим хозяином, спотыкаясь, падая, поднимаясь. Состав, вильнув змеёй, скрылся за поворотом. Адель рухнула лицом вниз, рыдая и впиваясь пальцами в землю. В ушах звенело.
Туман рассеялся. Женщина села на кровати. Снова сон, изводящий её пятнадцать лет! Звон в ушах не унимался. "Телефон!" — она смахнула остатки кошмара и сняла трубку.

-Это медсестра Адель Мишо? — услышала мужской голос.
-Да.
-Вас приглашают по поводу работы у Жака Дюваля. Через час... — голос назвал адрес сквера, затерянного в улочках Монмартра.
-Что? — трубка выпала из рук, отвечая короткими гудками.
Неделю назад она отправила резюме медсестры по объявлению «для знаменитого писателя». Надеяться было наивно. Жак Дюваль — загадочный литератор, окутанный легендами. Толпы поклонников, осаждавших книжные магазины, не знали его лица, происхождения и места жительства.

Подойдя со спины к мужской фигуре, Адель робко коснулась плеча тонкой рукой в перчатке.
— Мадам Мишо?
-Мадемуазель, — поправила она.
-Я Нгуен — врач и ассистент месье Жака, — сухо поклонился он. — Вы готовы приступить к работе прямо сейчас?
-Да, — на секунду замявшись, ответила женщина.
-Плата будет высокой, но я должен озвучить условие. Если вы переступите порог дома Дюваля, вам придётся остаться там до его смерти. Ни выходить наружу, ни звонить по телефону вы не сможете. Всё необходимое будет вам доставлено. Вас может кто-то искать?
-Нет. Дома никто не ждёт. Всё, что было важно, я потеряла пятнадцать лет назад, — грустно улыбнулась Адель.
-Странно было бы сказать "отлично", но это именно то, что надо, — собранно произнёс мужчина, — это ненадолго. Прогноз — несколько месяцев.
-А можно спросить?..
-Конечно.
-Почему Жак Дюваль выбрал именно меня?-

-Месье — оригинал. Ему понравились ваше имя и фамилия.

Старый особняк прятался в монмартрских дворах настолько мастерски, что найти его самостоятельно было почти невозможно. Когда вошли, по ковровой лестнице, навстречу радостно сбежал лохматый зенненхунд.
-Пса зовут Лаки — сказал Нгуен, придержав собаку. — Его преимущество перед людьми в том, что он никому ничего не расскажет. Кстати: прежде, чем я представлю вас хозяину, хочу предупредить о его странной внешности. Не испугаетесь?
-Постараюсь, — кивнула Адель.
-Прошу, — ассистент толкнул бронзовую массивную ручку, и дверь медленно открылась. — Месье Дюваль, к вам!

Просторная комната из-за плотных штор была в полумраке. В глубине, облокотившись на подушки, сидел мужчина и что-то медленно писал. Его профиль был испещрён мимическими морщинами от постоянной борьбы с болью. Адель застыла на пороге, от волнения теребя кружевное жабо, поправляя непослушные пряди волос.
-Подойдите, — наконец раздался слабый, но твёрдый голос.
Когда Дюваль обернулся, женщина отпрянула от неожиданности. Две трети того, что называлось лицом, было покрыто глубокими уродливыми шрамами, поверху их украшал громадный ожог, перетянувший веко, закрывший глаз и съевший большую часть носа.
-Я вам нравлюсь? — послышалось скрипучее подобие смеха. — Так для меня, в битве при Дьенбьенфу, закончились обжигающие поцелуи с осколками фугаса. Он попал в бензобак. На ухаживания с моей стороны — даже не надейтесь. Я всецело в плену миопатии. Всё, что могу, это коряво писать. Но и это скоро закончится. Однажды не смогу есть, потом — перестану дышать. И вы будете свободны.
-Зачем вы так? — только и смогла выдавить Адель.
В заточении, стекая по стеклу струями дождя, прошёл конец осени. Нгуен проводил осмотры, Адель выполняла его назначения. Поднимая Жака и усаживая в кресло, от непроизвольно возникающих объятий, она испытывала давно утерянную обволакивающую нежность.
В конце зимы пальцы Дюваля не смогли удержать ручку. «Ничего! — бодрился он. — Главное я успел дописать!»

Теперь уже Адель развлекала больного рассказами. Писатель слушал молча, иногда проваливаясь в забытьё.
-А почему, когда пропал без вести твой возлюбленный, ты осталась одна? — спросил однажды. — Ты красива, заботлива, нежна. Мало ли мужчин на свете?
-Потому что все они — не Пьер.
Весна разлилась ярким солнцем. Адель вывозила Дюваля во внутренний дворик, огороженный высоким забором. Виноградные лозы на изгороди выстреливали молодыми побегами. Щурясь на солнце, женщина мечтала, чтобы как можно дольше продлились эти, счастливые, вернувшие смысл жизни, дни.
-То, что я сейчас скажу, не мимолётная прихоть, — выдернул её из собственных мыслей Жак, — Помоги сохранить человеческое достоинство. Я не желаю превратиться в растение, со всех сторон утыканное трубками.
Внутри Адели похолодело.
-Молчи, не отвечай сразу, — едва шевеля губами, продолжал он. — Ответишь, когда сможешь. Только не затягивай слишком, ладно?
Раньше Адель считала, что в жизни уже не будет ничего страшнее момента, когда ей принесли повестку с вьетнамской войны — о пропаже без вести жениха, лейтенанта Пьера Ланжевена. Оказалось — бывает!
Всю ночь внутри неё разливалась испепеляющая лава.

На следующий день Дюваль услал Нгуена в Иври, с письмом к одному из своих издателей. Адель подошла к капельнице с поддерживающим лекарством, и шприцем ввела смертельную дозу снотворного. В это мгновение Жак, с трудом повернув голову, сказал:
-Забери Лаки. Он тебя любит. Негоже псу жить в питомнике. — Сделав ещё одно усилие, Дюваль добавил, —— Спасибо тебе!
-Спи! — преодолевая ком в горле, прошептала Адель, прижавшись к умирающему, обвила руками шею. Пульс Жака слабел. Где-то за дверями возник тихий, затем нарастающий вой пса. В унисон с ним из груди Адель вырвался стон, переростающий в крик. Вопль заглушил последние удары сердца Дюваля.
* На рассвете по улицам Парижа медленно брела женщина с собакой. Наступал новый день, но — не для неё. Адель чувствовала, что умерла вместе с Жаком.
Повестка во Дворец правосудия не испугала. Оказаться в тюрьме за убийство? — Безразлично. Жизнь утратила смысл.
Затянутая в чёрный костюм, мадемуазель Мишо в назначенное время пришла на остров Ситэ; миновав колоннаду дворца, стала ждать у дверей зала.

Выйдя с очередного судебного заседания, седовласый адвокат в мантии вручил Адели папку знакомых, заполненных корявым почерком, страниц.
-Месье Жак Дюваль передал вам права на посмертное издание его последнего романа. Все формальности соблюдены.
Дома она открыла первую страницу:
«Я глядел в окно последнего вагона, на бегущую по перрону Адель, но не слышал её голоса. Лишь лязг колёс и зловещее урчание. Поезд, увозящий меня на войну, набирал скорость. Хрупкая фигурка в клубах дыма, бегущая следом, спотыкалась, падала, поднимаясь и снова мчась следом, уменьшалась, пока не растворилась совсем".

Растерянно она опустила на колени скреплённые страницы. Из них вылетела записка, приземлившись в солнечный блик на полу:
«Mon seul*! Пятнадцать лет назад я не смог обречь тебя на уродство. Но за что свалилось счастье умереть на твоих руках?! Твой Пьер Ланжевен"

*Моя единственная (франц.).
Автор Ольга Дж

[Olexara]

Однажды заядлый курильщик с 30-летним стажем, а по совместительству моя мама, показала мне иллюстрацию, как научиться держать ритм через свою историю отказа от сигарет.
Решила она бросить курить, продержалась день, а на следующий пошла в магазин за сигаретами, как со многими из нас бывает, но разговорилась с продавщицей. А та ее обрубает:
— Не продам. Один день продержались, значит, и еще один сможете.
И это вошло в основу продвижения по пути отказа от вредной привычки. Не отказаться насовсем, а выстоять всего один день — только сегодня. На следующий день то же самое плюс постоянно подмечать, что хорошего происходит с твоим телом, если уже 3 дня не курил, 4 дня и так далее. Так шаг за шагом, чтобы уже через месяц даже не вспоминать о сигаретах.
Когда вы что-то начинаете, не стремитесь к «навсегда» и «насовсем», не делайте громких заявлений, не кидайтесь в быстрые перемены. Попробуйте сделать это сегодня.
И так каждый день, ведь на самом деле никакого другого состояния не существует — мы каждый раз просыпаемся все в том же сегодня. Это самый быстрый путь к тому, чтобы у вас получилось то, что вы задумали.
Олеся Новикова