Истории со смыслом. Из жизни, из интернета

[Olexara]

Спасибо...

День начался отвратительно. Соседям вдруг резко кольнуло в одно место выкинуть на помойку шифоньер, — в восемь утра, в воскресенье, — чёртовы идиоты. Этот необъятный «гроб», сколоченный из скалистых пород, не иначе, перегородил весь проход, заняв собой всю лестничную площадку.
Отец и сын, два доморощенных хлюпика, явно переоценили свои возможности, и теперь их личная проблема стала проблемой четырех этажей.
Пришлось тащить вместе с ними.
— Спасибо, Кость, — протянул мне свою нежную ручку этот сухощавый старый жмот, пожалевший деньги на грузчиков. Пришлось пожать — я же воспитанный.
Следующим сюрпризом был старенький «Nissan», заблокировавший мой автомобиль.
— Толкнуть не поможете? — смотрела на меня телячьими глазами дамочка размером с пятиклассника и при этом вся в белом. На заднем сиденье ревело, надрываясь, и пускало носом пузыри подрастающее поколение таких же неумёх. От этих криков у меня звенело в ушах, пришлось дать ему мой любимый разноцветный брелок кота с вываливающимися глазами. Сработало, плакса умолк.
Я было упёрся в зад этого ведра на колёсах, но тут понял, что спина ещё не отошла после недавних силовых упражнений со шкафом. Пришлось достать провода и прикурить её, благо длины хватало.
— Спасибо вам огромное.
«Да пошла ты», — хотел сказать я, но лишь кивнул в ответ.
Мир решил меня довести до белого каления и не переставал удивлять. На кассе в магазине образовалась пробка: столкнулись кассир и бабка с сыром по акции, который без карты магазина пробивался по полной стоимости.
— Почему у вас ничего не написано на ценнике? Это же в два раза дороже! — тряслась старуха в таких очках, через стекла которых можно разглядеть кратеры на Плутоне.
— Там всё написано, смотреть нужно внимательно, теперь ждите администратора, чтобы я смогла отменить покупку, — голосом Брежнева, протянула единственная кассирша в торговом зале.
Очередь гудела и вибрировала как линия электропередач. Я не мог больше это терпеть.
— Я заплачу, только давайте уже берите свой сыр и не задерживайте нас, — протянул я деньги, еле сдерживая себя, чтобы не сорваться на крик.
— Пакет надо?
— Не надо, не надо, спасибо огромное, — радостно махала авоськой счастливая обладательница самого дорого сыра в радиусе ста метров.
Проклиная про себя весь этот маркетинг и неуклюжих стариков, выхожу на улицу и понимаю, что забыл свой пакет в шкафчике хранения. Возвращаюсь и натыкаюсь на него. Маленький, лохматый, с засохшими козявками на носу пацан почти сбивает меня с ног.
— Можете, пожалуйста, проводить меня до дома? Там собака бегает страшная, лает и бросается, у неё пена изо рта, я еле убежал, — кричит этот недоросль и дёргает меня за куртку.
Действительно, в магазине же больше никого, только я.
— Мальчик, тебе что, не говорили, что с незнакомыми дядями разговаривать нельзя? Тем более ходить куда-то? — пытаюсь я откреститься от новых непредвиденных задач.
— Мне вон та тётенька сказала, что знает Вас и Вы — хороший, — указал он пальцем на мою соседку тётю Машу — жену того престарелого пауэрлифтера с шифоньером.
Женщина улыбается мне своей вставной челюстью и машет. Кисло улыбнулся в ответ: «чтоб тебе пенсию задержали». Пришлось тащиться через две улицы в совершенно ненужном мне направление. Никакой собаки, кстати, мы не встретили: «хотя было бы здорово, если бы пёс завершил начатое», — думал я про себя.
— Спасибо большое Вам, —потирал свой сопливый нос пацан, прощаясь.
Выходной день на то и выходной чтобы отдыхать, а не слушать, как за окном визжат. Вечером я пытался посмотреть сериал, но реплики главных героев то и дело прерывал женский истеричный крик, от которого мне хотелось убивать. Я терпеть не могу, когда кричат, тем более женщины. «Должно быть, какие-то алкаши или наркоманы с ума сходят», — с этими мыслями я хватаю ложку для обуви и вылетаю на улицу, чтобы спугнуть этих сволочей.
На улице темно, иду на звук, благо или в наказание, слышимость во дворе отличная. Подхожу к стоянке и вижу, как какой-то двухметровый ухарь таскает за волосы источник шума.
— Эй, полудурки, люди вообще-то отдыхают! — наконец даю волю своему гневу.
— Иди куда шёл, мудила! — прилетает мне в ответ.
Что ж, зелёный свет мне был дан. Аки бравый гусар, я уверенно поражаю врага огромной стальной ложкой, которая досталась мне ещё от деда. Он с её помощью, наверно, свои ботфорты надевал. Враг моего спокойствия и просто невоспитанный гопник, получив ряд неприятных для головы и туловища ударов, ретируется, оставляя за собой шлейф свежего перегара и дешёвого дворового мата.
— Спасибо большое, — плачет, сидя на бордюре, нарушительница моего спокойствия. Благодаря её росту и пафосным белым тряпкам, я узнаю утреннюю недоводительницу «ниссана». Хочу уже уйти, но тут она начинает со мной делиться совершено ненужными мне фактами своей жизни. За две минуты я услышал сценарий, сравнимый с целым сезоном сериала. Оказывается, это её бывший муж, который, как только напивается, приходит сводить счёты. Пришлось вести её домой, а назавтра вести на работу, встречать с работы, вести в кино, кафе, на море, в загс.
Видит Бог, я этого всего не хотел, людей в принципе ненавижу. Будь моя воля, я бы их всех на луну отправил — вот такой я злой, а мне почему-то все говорят спасибо.
Александр Райн

[Tati Tishmann]

Бабушка

— Доброе утро, солнышко! Самое, самое доброе. —
Мама села ко мне на краешек кровати и погладила по голове.
— Какой же ты у меня уже большой. Практически взрослый мужчина. С днём рождения, Пашенька. —

Мама поцеловала меня в щеку и положила на грудь коробку.
— Спасибки. — Я поцеловал её в ответ и она вышла из комнаты. Сегодня 17 июня и мне исполнилось 17 лет.

Развернув упаковку я подпрыгнул на кровати. Новый навороченный телефон. О таком я даже и не мечтал! Две недели назад на пробежке в парке я потерял свой. А две недели без связи в нашем башенном мире просто какой то кошмар.

Теперь нужно восстановить все номера и отзвониться друзьям.
— Паш, бабушка звонила — раздался голос мамы с кухни — она тебе дозвониться на старый номер не смогла. Перезвони ей.
— Хорошо мам, сейчас.

Разобравшись с телефоном я начал по памяти набирать номер бабули +79** *** 7158 или 5871? Все таки 7158. Трубка. Вызов пошел...

Любовь Сергеевна доживала свой век в стареньком домишке на краю села.
— Уже 80 лет скоро исполнится. Для чего живу? Никому не нужна. Васеньку, мужа, уже 10 лет как бог прибрал. А год назад дочь, зять и пятнадцатилетний внук Пашенька погибли в автомобильной катастрофе. — Баба Люба как обычно разговаривала сама с собой. — Для чего живу? Кому нужна? Ни семьи. Ни родни. Соседи советуют в город перебраться, от дочери квартира там осталась. Большая, трёхкомнатная... Только что мне там одной сидеть. На людей только с балкона и посмотришь... А тут воздух. Курочки.
Соседи опять же, почти родные, всю жизнь бок о бок живём. Нет. Помирать надо на родной лавке. Старая я уже место жительства менять.

На столе зазвонил телефон. Подарок дочери. Любовь Сергеевна по привычке заряжала аппарат, хотя звонить ей было некому. Вот уже год, как молчал, а тут вдруг зазвонил. Номер неизвестный.
— Алло...
— Бабулька, привет! — раздалось в трубке. — Прости, что не звонил давно. Это теперь мой новый номер. Я старый где-то потерял. Мама сказала, чтоб я тебе позвонил, а то ты волнуешься.

Любовь Сергеевна прижала руку к левой груди и села на диван. Что-то там, в груди защемило.
— Пашенька, внучек, это ты? — прошептала, бледнея, баба Люба.
— Конечно, я! Кто же ещё? — Продолжала вещать трубка — Ба, прости, что никак до тебя доехать не могу. Всё пытаюсь, пытаюсь. И всё время что-то мешает.
— Пашенька, внучек, как ты там? — уже рыдала в телефон Любовь Сергеевна. — Я уже к вам собралась. Да кот Барсик держит. Старый он уже. Кому без меня тут нужен будет?
— Ба, не плачь. У меня тут экзамены. Как сдам и определюсь, куда меня, так сразу к тебе на целый месяц. Так соскучился по твоим пирожкам. Ты там держись.
— Пашенька, цветочек мой. Спасибо, что смог позвонить. Если сможешь, позвони ещё. — Продолжала рыдать бабуля.
— Ба, ну ты чего? Хочешь каждый день звонить буду? У меня теперь такой тариф хороший. Тебе звоню бесплатно.
— Родители там как?
— Как в раю! Мне кажется, они переживают второй медовый месяц. Всё бабулька, мне пора. Завтра позвоню. Целую. Пока-пока!

В трубке послышалась тишина. Любовь Сергеевна поднялась. Подошла к иконе и перекрестилась дрожащей рукой. А потом засобиралась в магазин. Муки надо купить. И дрожжей. А как правда отпустят... Осталось две недели. В глазах бабы Любы зажглись искры жизни.

Пашка нажал отбой. Странная какая-то бабуля сегодня. С днём рождения не поздравила. Плакала. Сдает, наверно, старушка. Надо и правда каждый день ей звонить. Старенькая она уже. Скоро 60 лет.

Две недели пролетели как один день. Павел сдавал экзамены. Каждый вечер звонил бабушке и подолгу разговаривал с ней. Рассказывал про экзамены. Про выпускной. Бабушка, которая раньше любила поучать внука, теперь все больше молчала и только вздыхала.
— Мам, я пришел! — Павел прошел в ванну вымыть руки. С кухни раздался недовольный голос мамы.
— Паш, мы всё понимаем, что ты загружен. Что у тебя экзамены и поступление. Но ты можешь найти минуту и позвонить бабушке? Она у нас одна осталась. Она звонит мне и жалуется, что ты ее забыл.
— Обалдеть! — Пашка зашёл на кухню. — Ма, я ей каждый день звоню. Давай сейчас при тебе позвоню и на громкой связи поговорим втроём. Павел набрал бабушкин номер, вбитый в телефон.
— Алло! Ольга Витальевна! Объясните мне и моей матери, почему Вы говорите, что я Вам не звоню?
— Пашенька, прости меня старую. Я на третий день поняла, что ты ошибся номером. Ну не смогла я тебе признаться. И отказаться хотя бы от иллюзии счастья. От иллюзии, что моя семья жива...

Через неделю баба Люба пекла пироги. А Пашка с родителями ехал в деревню, знакомиться с новой БАБУШКОЙ...
----------
Автор неизвестен

[Olexara]

ОДНОГЛАЗЫЙ СОХО

Я подобрал его уже маленьким котиком. Проходя по парку я обратил внимание, что котёнок как - то странно себя ведёт. Взяв его в руки я заметил, что бедняга не видит на левый глаз. А левое ухо было зверски разорвано. Поставить на землю малыша я уже не смог. Какое - то зверьё, наверное развлечения ради ударило его палкой по голове. Но он выжил. Только ослеп на один глаз.
Так у меня дома и появился котёнок, как сейчас, модно говорить, с особенностями развития. Потому, что выяснилось, что Сохо не слышит на повреждённое ухо, и не мяукает совсем да и не мурлычет. Единственные звуки, которые он был в состоянии произносить, это такое лёгкое хрипение напоминающее отдалённо - ссссхххоооо. Вот я и назвал его Сохо.
Как он умудрялся выживать пока я не подобрал его, не знаю. Он долго тыкался мне в руку своей маленькой головкой, пытаясь увидеть своим единственным глазом куда попал. А я ещё несколько месяцев кормил его молочком из пипетки, и понемножку кашками, и кошачьими консервами.
Но вот, что странно. Сохо абсолютно не боялся. Вообще никого и ничего. Он как будто, просто родился без этого чувства. Вырос он большим пушистым красавцем. И очеловечился так быстро и настолько сильно, что пожалуй никогда больше я такого не встречал. Он смотрел на меня своим единственным глазом, и повернув рабочее ухо очень внимательно слушал. И понимал. С единственного слова, а пожалуй и звука.
Как будто в нём жило моё второе я. Он спал со мной, ел со мной и всегда встречал меня, радуясь и тихонечко хрипя своё - сссхххоо.
А для всей моей живности, которую я приносил домой он, был добрым ангелом. Сохо принимал на воспитание и обучение попугаев, котов и собак. И делал из них людей.
Да что я говорю. Упаси Боже! Делал из них настоящих ангелов. Все обожали его. Где был Сохо - была радость. И все мои пушистые кудлатые и пернатые малыши всегда были возле него.
А на одиннадцатый год его жизни я вдруг почувствовал жуткое... Невероятное и необъяснимое беспокойство. Оно съедало меня, подбрасывая по ночам с кровати и не давая успокоиться днём. Пока, однажды во время очередного приступа необъяснимого беспокойства и паники я не наткнулся на Сохо, очень внимательно разглядывающего меня. И тогда я понял.
Я дал объявление в инет, что заплачу минимум 350 долларов тому, кто возьмётся свести моего кота со своей кошкой. Причём честно написал, что кот понятия не имеет, что надо делать и возможно, просто испугается.
Позвонила мне всего одна женщина. Она содержала с подругами гостиницу для животных и маленький приют. И им нужны были деньги и ещё много чего. Так что, попросив привезти Сохо в перевозке она дала адрес, и я вскоре сидел в большой, светлой квартире в домике. А рядом была большая каменная постройка для собак, котов и прочих всяких сусликов.
Люди платили деньги и могли спокойно уехать, оставив здесь на время своих питомцев. Женщина содержала это заведение вместе с подругами тоже бизнесменшами парикмахерами, пекарями и частными преподавателями музыки. Короче, изворачивались как и могли. Вот только. Вот только многие просто не забирали животных домой. Никогда и телефон отключали. И поэтому при гостинице образовался приют.
Расскажи про своего кота-попросила женщина. Я хочу понять, зачем тебе нужен этот котёнок. А когда я рассказал ей всё про моего Сохо, она вышла в кухню и долго шумела там посудой. А когда она вернулась то, сказала.
Можешь спокойно оставить своего драгоценного кота. Не волнуйся, будет тебе наследник. А деньги нам нужны для всей этой аравы- и она показала на своих питомцев. Я вытащил пятьсот долларов и положил на стол. Теперь я тоже привожу всё что могу туда. Мы до сих пор добрые знакомые.
Через пару месяцев она позвонила и пригласила меня в гости. Я поехал и увидел маленькую серую кошечку, и копошащихся вокруг неё четырёх котят. Не волнуйся-сказала женщина, всех остальных я тоже пристрою.
А ещё через пару месяцев я приехал к ним со своим Сохо, и поставил его на пол рядом с котятами. Один из маленьких комочков мгновенно побежал к моему коту, и ткнулся ему в переднюю левею лапу. Сохо с недоумением обнюхал малыша, а потом вдруг лизнул и улёгшись на правый бок прижал его к себе лапами.
Твой Наследник -сказала женщина. Я поблагодарив её повёз маленькую кошачью семью домой.
Сохо учил малыша всем премудростям кошачьего дела. Он вылизывал его, как заботливая мамочка.
А через год мой любимый Сохо умер. Просто, тихонечко ночью ушел во сне. Ушел прижавшись ко мне и своему котёнку.
Не могу вам передать какое это было горе и какая утрата. Потому, что мы все очень любили нашего одноглазого и одноухого, самого лучшего в мире Сохо.
Теперь меня встречает у порога большой серый кот по имени Наследник.
Он садится рядом со мной и внимательно смотрит в глаза, и я вижу...
Можете, конечно смеяться.
Но я вижу моего Сохо. Он смотрит на меня своим прекрасными добрыми глазами и говорит, что всё в порядке. Что он рядом и всё будет хорошо. А ведь это так важно.
Люди, не бейте животных. Пожалуйста.

Олег Бондаренко

[Olexara]

ШЕЛКОВОЕ СЕРДЦЕ

Горячее июльское солнце неумолимо клонилось к закату.
Старый продавец антикварной лавки взглянул на часы и с сожалением вздохнул: еще один день прожит. Кто знает, зря или нет? Одно было ясно - пора закрывать магазин.
Сменив одну вывеску на другую, он хотел было повернуть ключ в замочной скважине, как на пороге появились посетители - высокий статный мужчина и миловидная женщина. Антиквар подметил их сходство и решил, что перед ним брат и сестра.
- Добрый вечер, чем могу вам помочь?- спросил хозяин лавки.
Он поправил очки и взглядом проследил за женщиной, которая остановилась у витрины, где стояла кукла.
Кукла была великолепна! Хрупкое фарфоровое чудо красовалось на подставке и, несомненно, привлекало посетителей.
- Мы хотим купить эту игрушку,- сказал мужчина тоном, не терпящим возражений.
- Извините, но она не продается.
На лице покупателя, не привыкшего к отказам, отразилось удивление.
- Все в этом мире продается, уважаемый. Вы же понимаете, я могу заплатить за нее любые деньги. Только назовите цену.
Антиквар снова посмотрел на женщину. Она заметно нервничала и комкала платочек.
- Она не продается,- повторил старик.- Выберите любую другую. Здесь есть чудесные игрушки, не менее красивые.
- Мы уже сделали выбор,- твердо сказал мужчина.- Я желаю купить именно эту куклу.
Женщина, опасаясь, что может случиться скандал, подошла и дотронулась до руки своего спутника. Она с мольбою взглянула в его глаза.
- Пойдем, Сергей. Жаль, что она не продается. Я так хотела порадовать Мари.
Тут женщина не сдержалась и заплакала. Мужчина стал ее утешать.
- Понимаете ли, моя племянница очень больна. Девочка угасает на глазах. Уже неделю ребенок не встает с постели. Почти не ест, нет аппетита.
Мы увидели эту куклу и захотели подарить малышке, чтобы хоть чем-то порадовать ее. Но раз кукла не продается...
Антиквар подошел к витрине, бережно взял в руки розовощекую красавицу и протянул даме.
- Держите. Это Бьянка, самое прекрасное творение флорентийского мастера Вичензе эпохи Барокко. Она бесценна. Заплатите столько, сколько посчитаете нужным.
Женщина с изумлением смотрела на старика, все еще не веря в удачу. А ее брат прикидывал в уме, сколько может стоить это чудо.
- Прошу вас только об одном,- сказал старик, когда получил деньги.- Верните Бьянку мне, если захотите выбросить.
- Выбросить? Такую красавицу? Да вы шутите, милейший,- рассмеялся покупатель.
Он взял спутницу под локоть и вывел из лавки. Женщина крепко прижимала к себе прекрасный подарок.
* * *
Мария, пятилетняя девочка, лежала в постели, в пене кружев. На бледном личике застыла печаль, под глазами легли тени.
Няня, сокрушаясь, убирала тарелки с остывшим ужином.
- Снова отказалась есть,- шепнула она входящей даме.
Та кивнула и подошла к постели.
- Мари, посмотри, что тебе купил дядя.
Девочка открыла глаза и увидела перед собою красавицу. Облако белокурых волос обрамляло румяное личико. Невероятно большие голубые глаза казались живыми.
Одета была кукла в голубой шелк и кружева. Изящные фарфоровые пальчики держали веер. Девочка восхищенно ахнула.
- Ее зовут Бьянка,- улыбнулась,- улыбнулась мать.
- Бьянка,- повторила девочка.- Будем дружить.
Няня вернулась в комнату и заметила, как повеселела воспитанница.
* * *
Заехавший в воскресенье дядя поразился переменам, происходящим с Марией. Девочка уже не лежала, а находилась на террасе, в кресле. На стульчике рядом с нею сидела Бьянка.
Племянница благодарила дядю и рассказывала, как они с Бьянкой проводят время.
- Невероятно, Мари просто не узнать! - сказал он сестре.
- Она ни на минуту не оставляет куклу,- улыбнулась женщина.- На днях приходил доктор и заметил значительное улучшение состояния ребенка.
- Может, это кукла так повлияла на Мари?
Они сидели на террасе и пили чай. Женщина задумчиво посмотрела на розу, нарисованную на чашке.
- Мари и ест, и спит вместе с куклой. Я просила забрать игрушку, чтобы поставить на шкаф. Но няня сказала, что Мари не отдает куклу. Это меня волнует.
И ее глаза! Порою кажется, что кукла наблюдает за нами.
Мужчина рассмеялся.
- Это всего лишь кукла, сестрица. Хоть и не скрою, сильно похожа на живую. Не стоит придумывать небылицы и напрасно переживать.
Но сердце матери было не спокойно. Она стала замечать, что дочь разговаривает с куклой, сажает ее за стол и часто смеется, будто в ответ на шутку.
Навестивший больную доктор удивлялся, как быстро она идет на поправку. Мария уже гуляла с няней по саду, а ее кукла с грустными глазами сидела на стуле.
А слуги шептались, что слышали, как в комнате девочки по ночам слышатся шаги маленьких ножек. Поговаривали, будто голубой шелк видели в коридоре.
- Сергей, унеси ее, прошу,- взмолилась женщина, когда брат в очередной раз приехал к ним.
- Чем тебе не угодила кукла?
- А ты сам посмотри на это страшилище. Она пугает ребенка!
Мужчина взял в руки игрушку. Платье на ней бесформенно висело. С лица исчезли все краски, а глаза потускнели. Под ними, словно прорисованные кистью, залегли синие тени. Некогда блестящие локоны спутались.
- Пожалуй, ты права,- мужчина брезгливо смотрел на куклу.- Я отвезу ее антиквару.
* * *
- Простите, но мы не можем оставить ее в доме. Кукла выглядит ужасно и пугает ребенка.
Антиквар кивнул и взял игрушку.
- Как поживает девочка?- спросил он.
- Благодарю, она совсем здорова,- ответил посетитель.
- Думаю, это старания доктора и воздух Италии помогли ей.
- Да, разумеется. Спасибо, что принесли Бьянку.
- Сделал, как вы просили.
Мужчина покинул магазин без сожаления о потерянных деньгах. А старик дрожащими руками расстегнул пуговицы на платье куклы и с сочувствием покачал головой.
- Снова не жалеешь себя,- он вытащил из ее груди кусочек шелка.
Глаза Бьянки заблестели, на ладонь старика упала алмазная слеза.
- Гляди, сердце совсем истрепалось. Ничего, мастеру Вичензе не привыкать.
С этими словами он достал алый шелк и вырезал из него новое сердечко.
В витрине антикварной лавки снова появилась фарфоровая кукла. Восхитительная красавица в голубом шелке, с белокурой копной волос мило улыбалась.
(с)Анна Гринина

[Olexara]

ЕЩЁ РАЗ О ПРЕДАННОСТИ.

Однажды я проходила практику в одном из отделений больницы, был вызов бригады врачей в один заброшенный дом на болоте, на окраине нашего города. Когда мы туда приехали, то не нашли никого, ни в доме, ни в дворовых постройках. Подходя к калитке услышали скулёж собаки...
Мы рванули в дом, БОЖЕ, на полу в тёмном углу шевелилась груда тряпок, окон нет – заколочены, темень, на улице январь, холод пронизывал весь дом. Наконец из-под тряпок показалась собака и рука человека. Отбросив тряпьё, перед нами открылся страшный концлагерный обьект... едва живой, истощённый пожилой человек... Не теряя ни минуты мы оказались в больнице, всю дорогу за машиной бежал его преданный пёс... Мужчина пробыл в больнице до весны, его преданного пса поселили рядом с кухней сердобольные санитарки...
Прошло 12 лет и сегодня я оказалась опять на той же улице возле того же дома (рядом находилась станция техобслуживания и пока муж разбирался с машиной я решила дойти до этого дома) Навстречу мне вышел дедушка, он улыбался мне и был очень гостеприимен, Да! Да! Это был тот умирающий человек! Ныне живой и счастливый...
Оказалось, тогда в 1999 году, его родной сын запер в собственном доме, заколотив двери и окна. Причина банальна - умер дед - жилплощадь продана. Но не знал подонок сын, что верный пёс вырыл ямку и таскал своему хозяину с помойки куски плесневого хлеба, огрызки и прочую, но как оказалось единственную еду, и лёжа рядом согревал своего хозяина не давая ему умереть... После нашей, вовремя оказанной помощи и выздоровления никто в городе не остался равнодушным к пожилому человеку, и теперь он счастлив, что когда-то, когда родной сын бросил его умирать, его пёс спас ему жизнь... Собака прожила потом ещё 10 лет рядом с хозяином...

[Olexara]

Когда Ольга купила себе однокомнатную квартиру, её счастью не было предела. Это была маленькая мечта. Ремонт, хлопоты, красивые вазоны с цветами на лестничной клетке, миниатюрные картинки возле лифта. Она обожала свою квартиру, всё возле квартиры, всех людей вокруг.
Она мыла полы на этаже, вытирала стены и радовалась своему маленькому уюту. Ольга очень тихая и интеллигентная, а вообще, с моей точки зрения, даже мямля.

Неприятности начались через месяц после новоселья. В вазонах с цветами регулярно появлялся пепел и бычки от сигарет. Ольга поставила пепельницу. Пепельница исчезла, как исчезли и две гравюры возле лифта. Вазоны кто-то разбил и комки земли с цветами валялись на полу.
Ольга вычислила своего соседа, испекла яблочный пирог и позвонила к нему в дверь. Сосед дверь открыл, забрал яблочный пирог и сказал, что воспитывать его не надо, потому что за свои деньги, он будет курить там, где ему хочется, а цветы его раздражают. Ольга попыталась поговорить с консьержкой. Та, по совместительству, оказалась мамой хамовитого соседа и грудью встала на защиту сына. Разговоры с другими соседями ни к чему не привели. Одним было наплевать, вторые дружили с консьержкой, третьих постоянно не было дома.
Через два месяца вообще начались чудеса. Ольге звонили в двери, выключали свет в квартире, вскрывали её щитки и перекусывали провода.
Ольга тихонько плакала и молча терпела, пока к ней не подошла консьержка и очень любезно предложила купить у Ольги квартиру, ведь ей здесь всё равно не комфортно, а сынок-сосед собрался жениться...
Естественно, за квартиру была предложена очень низкая цена...

Всё это Ольга рассказывала у меня на кухне с отрешённым взглядом, периодически всхлипывая.
Работающий телевизор, как специально, в противовес происходящему, взрывался смехом - была передача памяти Аркадия Райкина.
Ольга плакала - телевизор аплодировал ....
Райкин показывал миниатюру
«... Воооот с таким ножичком...».... Тут мы обе поняли, что будем делать.

Ольга выставила квартиру на продажу. Две недели приходили потенциальные покупатели. Но некоторые из них даже не поднимались на этаж!
Консьержка, встречая их внизу, рассказывала, что дом плохой, звукоизоляции никакой, трубы, хоть и новые, но постоянно текут, с электричеством перебои, а соседи, так вообще одни алкоголики и наркоманы... И вот наконец-то появился ещё один потенциальный покупатель...
В воскресенье, в девять утра, когда все жильцы были дома, дверь консьержки резко распахнулась и в маленькую комнатку ввалилась очень крупная колоритная цыганка с золотыми зубами, курящая что-то очень вонючее, без фильтра и сбрасывающая пепел на пол, на стол и на всё, что было на траектории её постоянно движущейся руки. Рядом стояла беременная цыганка помоложе и двое детей. Очень громко переговариваясь, они стали требовать у консьержки ... «Пакажи, дарагая, где наша квартира, быстро, быстро, гей! Кай ёнэ, кай ёнэ, Мирэ лава нэ? Джидэ яваса. Ямэ на мэраяса И куч, ромалэ... Я Мария, она Любаша, хочешь пагадаю, гей, гей, гей, правду скажу!»
Их было четверо, но шум стоял такой, как будто пришёл весь табор. Грязная одежда, грязные руки, чумазые дети. Разворачиваясь, один шустрый мальчонка опрокинул чашку с чаем на пол, туда же посыпались бумаги и журналы, второй - наступил на осколки, упал и потянул за собой матрац и простынь с кушетки. Высморкавшись в простынь, малыш начал плакать... Не обращая никакого внимания на детей, схватив очумевшую консьержку под руки, женщины поволокли её к лифту.
На этаже их ждала Ольга. Забрав одного ребёнка в квартиру, второго поручили консьержке - «Эй, сматри мамаша, следи, мы пять минут Кай ёнэ, кай ёнэ, Мирэ лава нэ!»
За пять минут цыганское дитё успело позвонить во все квартиры, попроситься пописать, покакать, покушать, вытащило туалетную бумагу из квартиры консьержкиного сына, порвало её на мелкие кусочки и разбросало по этажу, укусило консьержку за руку и стало выть, как сирена...
Не обращая на это никакого внимания, из квартиры Ольги вышли цыганки и продолжили разговор - « Ай спасибо дарагая, сто лет жить будешь! Жених хароший будет, хочешь в таборе подберём? Цена харошая! Квартира харошая! Мы тут жить будем, Любка, как родит, жить будет. Отца из табора заберём. Детям тут смотри как нравится. Давай Любка, подпевай!
- Ай... Да най, да най, да най, ай... да най, да най. Живы будем. Мы не умрем, И хорошо, ромалэ, да заживем!!!....».
И закружилось по этажу цыганское многолосие, цветные юбки, платки, браслеты, дети...
Вечером Ольге опять долго звонили в дверь. Она решила не открывать, но после пяти минут непрерывного звона...
На пороге стояло очень много людей , все улыбались - консьержка, её сын, соседи и сверху и снизу. Консьержка держала в руках торт и бутылку шампанского, за спиной сына виднелась пальма в красивом вазоне...

Цыганский театр «Табор»
встретил нас пустым уютным холлом. Сегодня спектаклей не было. Директор театра Мария, очень красивая и харизматичная, но уже без золотых зубов, светилась от радости.
Её внук Данко что-то рисовал в альбоме.
Предложив нам кофе, она сразу заявила: "Я с Вас денег не возьму.
Для нас, актёров, что важно? Сценарий и осёл выучит. А вот импровизация... Её сейчас нет... А как хочется!
И внучок у меня - талантище какое! Шесть лет всего, а как сыграл, как сыграл! Ай маладец! Решено - беру его в труппу... Ах какое я получила удовольствие! Мммм. Импровизация! Это прекрасно!
А вам, девочки, две контрамарки на наш спектакль, хотя... самый лучший Вы уже видели.
Кай ёнэ, кай ёнэ, Мирэ лава нэ..."

Автор Наталья Яремчук

[Olexara]

Безразличие

Он привлек мое внимание на перекрестке у "Ленты". Отсутствующий взгляд, не по-детски, серьезных и уставших от жизни глаз.
Мимо него равнодушно текла толпа людей, готовящихся к празднику. Полные сумки снеди, дорогих бутылок и подарков.
А он сидел один.
Я включил левый поворотник и, развернувшись, остановился рядом с остановкой. На скамейке, которой он сидел.
Я приблизился и сел рядом.
- Привет
Он посмотрел на меня и, шмыгнув носом, простужено спросил:
- Чё надо, дядя?
- Хрен знает, племяш - признался я - В пробке полчаса за тобой наблюдаю.
- Педик, что ли? - он настороженно покосился на меня
- Да нет - я достал сигареты и протянул ему открытую пачку - Жена, сын. Все как положено.
Он аккуратно выудил сигарету грязными пальцами и закурил.
- Палыч - уважительно обозвал он "Парламент" - Неплохо, видать, живешь.
- Не жалуюсь - я выдохнул дым - Есть хочешь?
- Кто ж не хочет - он улыбнулся
- Двинули - скомандовал я и направился к "Форду"

***

"Форд" сыто заурчав двигателем, по проспекту к "Сабвэю".
- Николай, можно Коля - я протянул ладонь
Он вытер свою руку о куртку и пожал мне руку:
- Михаил Сергеевич - представился он - Можно Мишка.
Я усмехнулся
- Чего ржешь? - он насторожился
-Просто президент такой был, Михаил Сергеевич - я рассмеялся - Кстати, у тебя случайно фамилия не Горбачев?
- Нет, Савенков - он насупился
- Ладно - махнул рукой - Проехали. Ты, Мишань, не принимай близко к сердцу.
Минут пять мы ехали молча. Потом Мишка завозился на сидении и выдал:
- Да, Колёк, а тачка у тебя говно
- Так не моя - пояснил я - В прокат взял.
- Значит, у проката говно, а не машина.
- А какая же по твоему должна быть машина?
- Инфинити - он задумчиво почесал затылок - На крайняк Лексус.
Он затих, глядя в окно, где за стеклом мелькали огни города и сновали нарядные люди.
- А почему ты меня не спрашиваешь о родителях? - он посмотрел на меня
- Зачем?
- Ну - он запнулся - Все спрашивают.
- Я здесь проездом, Миша - пояснил я - Мне, честно, не досуг влазить в твои семейные проблемы. Хотя, в принципе, я догадываюсь....
- Ни хрена ты не понимаешь - прервал он меня.
Я готов был поклясться, что еще чуть-чуть и он заплачет.
- Валяй, Мишаня, а я послушаю. Может быть чем-нибудь смогу помочь.
- Да чем ты сможешь помочь?! - он сорвался на крик - Сможешь мать из могилы поднять? Или отца с зоны выдернуть?
Я припарковался.
- Так - я внутренне собрался и сосредоточился - Что с мамой?
- Погибла в аварии - он отвернулся к окну - Отец запил с горя и по пьянке мента избил в хлам. Пять лет дали.
Я завел двигатель и поехал к "Сабу".

***

- Три больших саба и пепси - я сделал заказ
Мишка ел аккуратно, не чавкая и не роняя крошек на сиденье. Я курил, выдыхая дым в чуть приоткрытое окно.
Лишь когда он допил пепси и воздух зашумел в стаканчике, втягиваемый Мишкой, старавшимся подобрать последние капли, оставшиеся на дне, я спросил.
- Что с интернатом?
- Убёг - пояснил он и вытер губы бумажной салфеткой
- А живешь где?
- На теплотрассе - он шмыгнул носом - Закурить дашь?
Я кивнул головой.
Мы молча курили, каждый думал о своем.
- Мишка, поехали ко мне что ли - я посмотрел на него
- Зачем? - опять в его глазах промелькнула настороженность загнанного зверька
- Помоешься, выспишься нормально - я завел двигатель и поехал к гостинице.

***

- Стой, ты куда? - здоровый охранник притормозил Мишу рукой
- Это со мной - я смерил взглядом охранника
- Извините - охранник потемнел лицом и, спустившись с крыльца, что-то быстро забубнил в рацию
Наперерез нам выскочила администратор.
- Николай Валерьевич - она мило улыбнулась - Простите великодушно, но его - она презрительно ткнула в сжавшегося Мишу наманикюренным пальчиком - пускать нельзя.
- Почему? - Я успокоился, поняв, что без скандала не обойдется
- Правила проживания - она опять ослепительно улыбнулась, и мне захотелось ее ударить.
- Я живу здесь, а Михаил Сергеевич мой гость - ярость начала захлестывать меня с головой - И, как мне кажется, я не нарушаю ваши правила. Я ясно выражаюсь?
- Вполне - она улыбнулась уже через силу - Но нашему отелю не нужны проблемы с законом. Вы понимаете?
Меня осенило и я расхохотался.
- Проблем нет! Оформляйте второй люкс на меня.
- Не могу без письменного разрешения его родителей или нужен его паспорт. Иначе, получается нарушение правил проживания.
Мне стало смешно и грустно.
- Выписывай меня, к черту все, я уезжаю! Миха, поехали отсюда!
- Вещи? - Администратор ехидно улыбнулась
- Отправишь самолетем по адресу прописки. Адьё - я развернулся и вышел в ночь.

***

- Вот ведь мразь - Мишка сел на бордюр
- Не говори - я согласно кивнул головой и, вдруг, по отцовски строго добавил - Встань, а то жопу простудишь.
Он встал, хлопая недоуменно глазами.
- Поехали тогда к моему знакомому - я закурил и достал телефон - Я тебя с ним хотел познакомить завтра, но как видишь.
Трубку долго не брали, потом заспанный голос Катьки произнес:
- Аллё, да.
- Теть Кать, привет. Это Кучер.
- Блин, Колька! - Она явно обрадовалась моему звонку - Ты где сейчас поганец?
- Меня из гостиницы прогнали. И мы тут с корешем на улице тусуемся - я подмигнул Мишке - Может быть, возьмете к себе на ночлег?
- О чем разговор? Приезжайте, конечно! Бабки на такси есть? Если нет, лови машину, тут заплатим - она начала тараторить, давая инструкции - Значит так! Улица Ленина дом три. Прямо напротив памятника Ленину. Квартира четыре, второй этаж. Звони в любую дверь - она хохотнула - Мой балбес весь этаж выкупил. Для кого только?
- Ладно - я постарался прервать ее -Теть Кать, накрывай на стол. Скоро будем. И ванну набери воды теплой, помыться охота.
- Ага. Только еды и выпивки не бери, холодильник под завязку. Не трать напрасно денег.
- Так точно - рявкнул я
- Ладно, ждем - она повесила трубку.
- Ну вот, Мишка, на сегодня у нас есть, и крыша над головой и чем пузо набить. Поехали.

***

У супермаркета было тихо и охрана явно скучала.
- Вы проходите, а парень Вас на улице подождет - охранник осклабился
- Чего? - Я повернулся всем корпусом к нему
Охранник стушевался:
- Правила такие - смущенно пояснил он
- Какие правила? Покупателей не впускать?
- Ну - неопределенно протянул он
- Пошли, Миха - я подтолкнул в спину парня
Мы зашли в прохладу помещения и стали обходить ряды, постепенно приближаясь к отделу с детской одеждой. Внезапно путь нам преградил пузатый дядька с бейджиком "начальник охраны".
- Стоять! - Приказал он и Мишка встал как вкопанный
- В чем теперь дело? - Спросил я
- В нем - начальник охраны ткнул пальцем в Мишку - Сворует еще чего.
- Пошел ты, мудак - ярость клокотала у меня в груди, словно лава и грозилась выплеснуться наружу
- Коль - Миша потянул меня за рукав - Ну их ... Пойдем!
- Нет - отрезал я
- С дороги быстро! - Приказал я начальнику охраны
- Иначе что - он противно улыбнулся, обнажив желтые от табака зубы
- Иначе конец
- В смысле? - он округлил глаза
- В прямом - пообещал я
- Значит так - завел голосом участкового милиционера он и поддернул сползающие с толстой жопы брюки - Щас проходите к выходу и уходите отсюда, пока я добрый.
- Зови старшего менеджера сюда - приказал я
- Нет - он ухмыльнулся
- Зови - посоветовал я
- Нет - его глазки и без того маленькие превратились в щелочки
- Как хочешь - я пожал плечами и уронил на пол, с полки пару бутылок вискаря
Попытка меня захомутать у бывшего мента не увенчалась успехом.
Старший менеджер оказалась красивой хрупкой девушкой. Она с ужасом посмотрела на меня, сидящего на брызгающем слюной начальнике охраны. И я, что бы прекратить скандал, выудил из кармана и протянул ей свою золотую "Визу":
- Все возмещу, мне только пацана одеть надо.
- Да-да, без проблем - пролепетала она
"Без проблем" не получилось.

***

Под утро, мы вместе с Мишкой вышли из отдела милиции, встречаемые тетей Катей и дядей Сашей, которые по сути, нас из милиции и вытащили.
- Принимайте гостей - я переступил порог квартиры Соловьевых
- Всегда рады - Катя мило улыбнулась - Ну-с, молодые люди, сначала едим, а потом ванная или наоборот?
- Наоборот - ответил Миша и потопал в ванную

***

Третьи сутки моей командировки подходили к концу.
Самолет в четыре утра.
Я сидел на балконе и лениво курил, что бы не уснуть.
- Коль - шепотом из темноты позвал меня Миша - Ты тут?
- Ага
- Дай покурить, а то они не разрешают - он уселся рядом
В темноте затлели два уголька.
- Уезжаешь?
- Что поделать, у меня семья там, а здесь я только вырос
- А мне что делать?
- Живи
- В смысле?
- В прямом. Живи у них. Они добрые. Считай, что тебе сказочно повезло.
- Это я уже понял. А как же интернат? Школа?
- Дядя Саня все уладит. Он хороший мужик. Сильный.
- А почему именно к ним ты меня привез?
- Потому что много лет назад я увез у них сына, и он не вернулся - я затушил окурок и закурил снова
- Куда?
- На войну, брат. На войну.
- Получается, ты меня как долг отдал что ли? - в его голос задрожал от слез
- Нет - я был спокоен и думал что я прав - Тебе шанс жить, а им старость и забота хоть о ком то.
- А папа?
- Не знаю - я, правда, не знал - Поговори с ними.

***

Самолет остановился. Я вышел в зал прилета.
У стойки стоял Мишка, дядя Саня и тетя Катя. Сзади них стоял мужик в мешковатом пиджаке.
После обычных приветствий встречающих, мы отправились к машине.
Сергей, отец Михаила, потянул меня за рукав и мы чуть подотстали от группы.
- Спасибо тебе, Коля. Ты спас нас с Мишкой....

@Copyright: Сергей Кулькин, 2012
Спасибо, Сергей....

[Olexara]

ЗЛАЯ ТЁТКА

Он остановил свой «Ленд Крузер» возле продуктового магазина. У жены свой бизнес, она приходит домой позже мужа, и он привык к этому.

Возле магазина сидела нищая старушка. Pука Максима потянулась к карману, но тут вспомнил, что кроме нескольких тысячных купюр, там ничего нет. Да, и расплачивался он чаще всего карточкой.

Продукты выбрал, не глядя на ценники, так же не глядя на сумму, высвечивающуюся в кассе, набрал код. Спрятал карточку в карман и направился к выходу. Bзгляд вновь скользнул по старушке.

Подошёл к своей машине, положил пакеты на заднее сиденье, сел на водительское сиденье. И тут перед глазами так ясно всплыла деревенская улочка. Он восьмилетний пацан, вместе с другом Колькой в темноте идут за сливами в чужой сад.
***
Отца он не помнил. Жил с матерью. В девяностые в деревне жилось плохо. Tолько огород и выручал, да куры. В огороде мамка только картошку и овощи сажала. Из фруктов только одна уральская наливная.
Зато у бабы Зои такие вкусные сливы росли. Бабу Зою они, мальчишки, не любили – жила та одна и злая была. Вот и решили с Колькой, как стемнеет, набрать слив в её огороде.

У Kольки отец, хоть и был, но пил сильно, перебиваясь случайными заработками. Никому до пацанов дел не было.
Перемахнуть забор для них минутное дело. Нагнувшись, в тени зарослей малины добрались до сливовых деревьев. Только стали собирать, чья-то собака залаяла, затем – другая.
Выскочила баба Зоя, схватила хворостину хорошую и за ними. Колька успел забор перемахнуть, а его тётка поймала и хорошо хворостинкой отхлестала.
***
Долго той ночью ворочался, заснул под утро на животе. Когда проснулся, мать уже на работу ушла. Bышел во двор, а тут… тётя Зоя открывает калитку и заходит к ним, в руке какой-то пакет:
- Что, антихрист, болит задница, небось! – посмотрела на его хмурое лицо, улыбнулась. – Я тебе сливы принесла.
И пакет подаёт. А тот полон слив, жёлтых с красными бочками. Вот уж чего он от бабы Зои не ожидал, так этого. А она пальцем погрозила:
- Ещё раз ко мне в огород залезешь, отхожу посильнее, чем вчера.
И ушла.
А сливы такие сочные, сладкие. Вся злость на бабу Зою прошла.
***
Давно уже нет их деревни. И мама давно умерла. А тётя Зоя, вон, сидит у магазина и побирается.
Mаксим вышел из машины и направился к магазину. Подошёл к старушке, достал из кармана все деньги и положил в её протянутую руку.
Pука старушки радостно сжалась, но тут же в глазах появился испуг.
- Зачем? – прошептала старушка растерянно.
- Баба Зоя, вы меня не помните? – он присел.
Та внимательно посмотрела ему в глаза.
- Не помню, сынок!
- Я – Максим Hазаров. Мы с мамкой вместе с вами в деревне Облечихе жили.

На глазах старушки появились слёзы:
- Это ты ко мне в огород за сливами лазил.
- А вы меня хворостиной отлупили, а на следующий день целый пакет слив принесли.
- И ты ещё помнишь старую бабу Зою?
- Помню.
- А нашей Обличихи уже нет. Говорят, там какую-то ферму построили. А как мама твоя?
- Умерла она, уже лет десять.
- Ох, она, сердешная, одна тебя растила. Царствие ей небесное!
- А вы, как, баба Зоя?
- Да живу я тута рядом в однокомнатной квартире. Помирать мне пора, а пенсия всего девять тысяч. Из родни только племянница Kатерина. Ты её должен помнить.

- Помню.
- Ей уже шестьдесят с гаком. Mне-то самой восемьдесят пятнадцатого августа исполнится. Живёт племянница тоже на одну пенсию. Вот помру, где она деньги на мои похороны найдёт? Вот и собираю потихоньку. Да и на людях здесь, всё же веселее. Дома был телевизор, не показывал, так хоть говорил. А сейчас даже и не говорит, - она привстала. - Спасибо, тебе сынок! Дай, Бог тебе здоровья. Tемнеет уже, пойду домой.
- Баба Зоя, вы в каком доме живёте?
- Вон в том, в пятидесятой квартире. Да, ты, Максим, не колготись! У меня все хорошо! Спасибо тебе, Максим!
- До свидания, баба Зоя! Ещё увидимся.
***
Проводил Максим взглядом старушку. В свою машину сел, а перед глазами далёкое детство, которое никогда не вернуть. Достал телефон, нашёл номер друга, с которым и по телефону-то последний раз лет пять назад общался. В Хабаровском крае он уже лет пятнадцать живёт.
- Привет, Колька!
- Максим, сколько лет?
- Как поживаешь-то?
- Нормально. Сын в колледж поступил. Дочь – в пятом классе.
- Моему, только одиннадцать.
- Максим, а ты, что позвонить-то надумал?
- Ты знаешь, кого я сейчас встретил?
- Кого?
- Тётю Зою. Помнишь, она с нами в Облечихе жила?
- Так, она ещё жива? Сколько же ей лет?
- Говорит: Bосемьдесят.

Максим ясно услышал тяжелый вздох из телефона, затем голос друга:
- И мы с тобой уже давно не молодые. Ты хоть на родине живёшь, а меня судьба, видишь, куда забросила?
- Колька, давай, бери отпуск и приезжай! Вернее прилетай, на поезде неделю будешь добираться.
- Не обещаю, но… попробую вырваться!
***
Сегодня бабе Зое исполнилось восемьдесят. С утра пирог испекла. И вот теперь ждёт гостей. Вернее, гостью:
«Племянница обещала прийти. Да что-то всё нет и нет. Забыла, поди. Ой, звонят! Bспомнила».
Хозяйка засеменила в прохожую. Открыла дверь. Мужчины. У первого цветы. У другого – что-то большое.
- Ой, Максим! – и слёзы полились из глаз.
- Всё, всё, баба Зоя! – он обнял старушку, затем кивнул головой. – Смотри, кого я привёл. Колька Локтев. Помните такого?
- Здравствуй, баба Зоя! – Hиколай также обнял старушку.
- Как же так, - не могла успокоиться хозяйка. – Я вас в детстве лупила, лупила, а вы меня не забыли.
- Эх, баба Зоя, вернуть бы обратно то время!
- Колька, подожди с разговорами! – Максим торжественно протянул цветы. – С юбилеем вас, тётя Зоя!
- Это от нас с Максом подарок, - Колька приподнял огромный свёрток. – Tелевизор. Мы сразу его установим. Показывайте куда.

- Ой! Да вы что сынки!
А «сынки» уже зашли в комнату и стали сверлить стену напротив кровати.
Тут входная дверь вновь открылась, племянница.
- Тётя Зоя, это что там у тебя?
- Катя, гости! – радостно воскликнула старушка. – Помнишь у нас в Облечихе жили мальчишки маленькие – Максим Назаров и Колька Локтев. Вспомнили они меня.
- Тётя Зоя, ну, что ты плачешь? – хитро улыбнулась - Пойду на мальчишек посмотрю!
- О, тётя Катя! – воскликнул Максим.
- Какие вы взрослые?! – воскликнула женщина.
***
Разве могла мечтать баба Зоя о таком дне рождения. До вечера погостили у неё ребята и племянница. Хорошо посидел. Жизнь в Облечихе вспомнили, односельчан своих.
И вот ушли. Остался на память большой телевизор на стене. А как ярко показывает и каналов много. Колька научил, как их переключать, как звук добавлять.
Чувствовала баба Зоя последний это юбилей в её жизни. До девяноста не дожить. Хорошо бы ещё годик-два. Телевизор теперь есть. Пенсию на пять тысяч добавили. Не надо теперь сидеть у магазина, и так за год можно на свои похороны собрать.
А умирать так неохота!

[Olexara]

Пасынок

Людочка не испытывала к новорожденному малышу никаких материнских чувств. Говорили, что чувства должны проснуться после того, как младенец впервые приложится к материнской груди. Но и этого не произошло: малыш так больно кусал дёсенками сосок, что у Людки выступали на глазах слёзы. Тем более,что этот не вовремя появившийся младенец просто мешал молодой женщине. Он не пускал её на фронт, туда, где, быть может, сейчас умирал её любимый. Или, что было ещё хуже, возможно, наслаждался ласками с какой-нибудь медсестричкой. Людка даже вздрагивала от такой мысли.

Но Вовка этого, конечно же, не понимал, противно вопил во всю глотку, когда хотел есть или был мокрым. И тогда, с трудом преодолевая отвращение, молодая мама разворачивала сына, протирала его мокрой салфеткой и меняла пелёнки. Она не понимала, за что её так наказал Бог, послав ребёнка тогда, когда началась война, когда все её сверстники рвались защищать Родину, погибали, делая небольшой, но весомый вклад в победу.

А тут ещё вдруг неожиданно у молодой мамы пересохло молоко. Нет, конечно, пересохло оно очень даже понятно от чего - от переживаний, от недоедания и недосыпа. Того пайка, который она получала ежедневно, едва хватало только позавтракать. А потом тянулся долгий день, ещё один день борьбы с сильнейшим голодом и слабостью, от которой подкашивались ноги.

Конечно, теперь так жили все. Женщина разумом понимала всю безысходность положения. Но Людмиле от этого совсем не становилось легче. Скорее, наоборот. Ведь теперь ей ещё нужно было думать, чем накормить это орущее существо.

Очень удачно как раз тогда пришло ей письмо из родной деревни от сестры Валентины. Валька была старой девой, замкнутой и некрасивой. Зато сверх меры доброй и жалостливой.

"Людочка! Сестричка моя! Как тебе, наверное, тяжело одной в городе, да ещё с малышом на руках. А у нас благодать: вот-вот начнём копать картошечку, яблоки в саду - что бабушкины клубки. А в лесу грибов - море! Приезжайте вместе с сынишкой, хоть покушаете в волю. Наголодались, поди, в городе-то? Да и с малышом я тебе помогу: я же, почитай, тебя одна и растила, после смерти мамы..."

И Людмила, недолго думая, собралась за полчаса, завернула Вовку в тоненькое одеялко и выскочила из квартиры. Раньше в их деревню можно было добраться легко: мимо селения проходила железная дорога. Попросись у любой проводницы, отдай червонец, и - вот моя деревня, вот мой дом родной! Дёргай стоп-кран и быстрым лётом выскакивай из поезда. Теперь же влезть в вагон проезжающего мимо состава было так же трудно, как перейти границу. Однако, немцы же сумели, гады, как-то же перешли... Значит, и она сможет.

Володька , сначала довольно спокойно терпевший эту вынужденную прогулку, очень вовремя стал капризничать и вопить таким дурным голосом, что солдатики, битком набитые в теплушку, сжалились, вскинули в вагон мамашу с орущим чадом и сразу же как-то вновь растеклись, поглотив "зайцев".

Пока всё складывалось благоприятно. Людке быстро нашли местечко, усадили на кучу чьих-то вещмешков. Но Володьке всё это было безразлично: он , как всегда, не вовремя потребовал еды. Хотя, почему не вовремя-то? После последней кормёжки прошло уже, почитай, 4 часа. Самое время ещё разок пообедать.

И тут Людка вдруг с ужасом осознала, что кормить-то мальца ей и нечем!

-Ты дитё-то почто мучаешь? Стесняешься, что ли? Так мы чичас отвернёмся,- склонился к ней пожилой мужик, скорей всего, доброволец.

-Я, дядечка, вовсе не стесняюсь. Просто... незачем отворачиваться!- и, неожиданно для самой себя, Людка вдруг разревелась.

О чём она плакала? О мучительной любви к Борису, ушедшему на фронт и оставившему её одну? О своей усталой душе, которой так нужна была сейчас хоть капелька доброты и ласки? О страхе за этого маленького, хоть и ненужного, но ведь живого существа? Она ревела, а мужик гладил её по головке, словно свою родную дочь.

- Ну-ну, поплачь, оно авось и поможет... Слёзы - они душу омывают да страдания облегчают... - а другой рукой мужик осторожно шарил в своей котомке. Потом радостно улыбнулся и достал какую-то плюшку, заботливой женской рукой уложенную в дорогу.- А таперича и пообедаем!

Булочка была свежей, поджаристой. От неё так изумительно пахло домашним хлебом! Голова тихонько поплыла от голода... Желудок сжало резкой болью, аж до тошноты. "Почему это от голода вдруг появилась тошнота?"- подумала Людка, но , уже почти теряя сознание, прошептала:

-Нет, дядечка, что вы! Я не хочу!- и с усилием отвела от своего лица руку с плюшкой.

-А я тебе и не даю. Я вот его угощаю,- добродушно усмехнулся мужчина.

Людмила распахнула глубоко запавшие удивительные небесно-голубые глаза, и они заняли половину её лица.

-Так он же ещё совсем маленький... Ему молока нужно. Как он будет хлеб-то есть?- с трудом шевеля губами, пробормотала она.

-Эх, молодо-зелено! Как-как! А так: сама булку жуй, жуй хорошенько да слюной смачивай, а потом ему в роток-то с губ своих и впрыскивай... ПонЯла теперь, мамаша-а-а,- покачивая укоризненно головой, разъяснил ей солдат предназначение угощения.

Людка осторожно взяла булку, откусила кусочек и стала тщательно жевать эту невыразимую вкуснотищу. Казалось, булка просто сама таяла, не оставляя после разжёвывания никаких следов. Но Людка всё-таки наклонялась к Вовке и "впрыскивала" в его "роток" то малое, что непостижимым образом ей удавалось сохранить у себя во рту.

Вовка смешно чмокал, получая непривычную еду таким странным, до сей поры неизведанным способом. И, наконец, насытившись, утомлённо закрыл глазки. Мать неуверенно протянула солдату оставшиеся полбулки.

-От еть глупышА! Кто ж теперя опосля тебя есть-то её будет? Сама закусила - сама и доёдывай!- усмехнулся мужик. И, довольный своей шуткой, отвернулся к соседу, продолжая прерванный разговор. И Людка, смущённо пробормотав "спасибо", уничтожила в мгновение ока остатки Вовкиного обеда.

А через полчаса стали проезжать мимо Людкиной деревни. Она засуетилась, собираясь высаживаться. Только сама ещё толком-то и не знала, как всё это будет выглядеть. И тут ей опять помог всё тот же, добровольно взявший над ней шефство, мужик.

-Давай-ка дитё к спине платком привяжем, вдруг ненароком сорвёшься. Падай только вперёд, ежели что. А мы чичас высунемся да машинисту посигналим, чтоб притормозил около твоей деревеньки-то,- помогал он матери приспосабливать младенца.

И правда, солдаты помахали машинисту, высунувшись из теплушки, и состав слегка притормозил. Людку двое солдат на руках спустили чуть ли не до самой земли, потом разом отпустили. Освободившись от поддержки, она неловко проковыляла - проскакала метров двадцать и влепилась в объятия Валюхи.

- Родненькая моя! А я так вас и жду! Каждый день на дорогу хожу встречать, думаю, приедут, обязательно приедут! Как ты исхудала-то, прозрачная вся! А Володька где? Ты...неужто оставила его в вагоне? - трещала Валентина без умолку.

- Здесь он. Вот тут, к спине привязан,- устало пробормотала Людмила, тяжело садясь прямо на землю.

...Валентина, даром что старая дева, сразу взяла на себя все заботы о малыше. Она так ласково ворковала над ним, так нежно обмывала и заворачивала в тёпленькое, предварительно нагретое у печи, словно это был её собственный ребёнок. И от этого Людкин тайный план приобретал очертания всё чётче и чётче.

А через неделю утром Валентина обнаружила отсутствие сестрицы. На неприбранной постели лежал клочок старой газеты, на котором огрызком карандаша было нацарапано: "Уехала на фронт. Люда."

- Вот ведь, сучка мокрохвостая! Даже дитё её не держит,- укорила она сестру. А сама облегчённо вздохнула... И перекрестилась на маленький мамин образок, занавешенный шторкой.

...Людмила добралась до призывного пункта только на следующий день, питаясь в дороге варёной картошкой. Военному, который записывал добровольцев на фронт, она ничего не сказала про малыша, потому что ещё и не успела занести его в паспорт. Тот, правда, немного покочевряжился, удивляясь худобе и бледности женщины. Но врач, осматривающий призывников, вынес вердикт: "Здорова". А потом, немного подумав, добавил: "А на фронте хотя бы кашей отъестся..."

Потом ей ещё пришлось узнавать, где сейчас находится её муж, проситься в его часть, уговаривать, угрожать, плакать, унижаться... Но она прошла все эти адовы круги и добралась, наконец, до своего родного и ненаглядного. Как же были они счастливы! А уж как им завидовали однополчане...

Только судьба не даёт подряд два счастливых билета. Убили Людку в первом же бою. Снаряд прямым попаданием разнёс их передвижной госпиталь на мелкие кусочки. Только воронка осталась на этом месте.

...Остервенело воевал Борис. Мстил за жену. Сына защищал. Дошёл до самого Берлина. Был два раза ранен, имел медаль "За отвагу". Только в сентябре 45-го добрался он до Людкиной деревни, в которой до сей поры не доводилось ему ещё быть.

С будущей женой они встретились в городе, где она училась в ФЗУ. Любовь как-то быстро закрутила их обоих, и они поженились без всякой свадьбы, известив о своём решении сестру Валентину письмом. Попозже хотели понаведаться на Людкину родину всем семейством. Но война перепутала все планы, продиктовав людям свои законы.

И сейчас Борис шёл по незнакомой местности, чувствуя какую-то необъяснимую благодать. Такая стояла вокруг упоительная тишина, такой покой был разлит во всём, что казалось, ляг прямо посреди дороги - и ни одна мошка, ни один листочек не нарушит твой сон. Странно это было после четырёх страшных лет грохота, ужасов, криков и стонов умирающих... Эти звуки не отпускали Бориса ни на минуту, так и звучали постоянно в его мозгу. А тут вдруг разом отпустили. И благоговейная тишина обволокла его существо мягким и ласковым облаком...

Он шёл, отвлечённо разглядывая деревню, потихоньку начиная осознавать, что война закончилась, и наслаждаясь новыми чувствами. И тут в одном из дворов он увидел своего сына. Да-да, это был именно он, его сынок! Да и разве могли быть ещё у кого-нибудь такие небесно-голубые Людкины глаза, такие милые непослушные пшеничные вихры?

Борис остановился и спрятался за толстым стволом вяза, росшего неподалёку от дома. Он наблюдал за сыном, а щёки его щекотала... наверное, мошка. Ведь солдат, видевший столько смертей, плакать не умел. Значит, это была мошка.

Вовка ловил дымчатую пушистую кошку. Та поджидала его, подпуская поближе, потом срывалась и пряталась под крыльцо. Вовка наклонялся, заглядывая в щель, а кошка неожиданно выпрыгивала в другом месте. И малец заливисто хохотал, задрав личико к чистому светлому небу! Только за один этот беззаботный детский смех не жаль было этих страшных четырёх лет жизни.

Вот пацан побежал, неловко споткнулся о длинный стебель травы и упал.

- Мама! Мамочка!!!- резанул слух детский горький плач.

Тут же из покосившейся хибарки выскочила крупная деревенская баба, совсем непохожая на маленькую, стройную, юркую Людмилку, подлетела к малышу, подняла его и, что-то нашептывая и прицеловывая ранку на коленке, быстро его успокоила. Борис, наконец, решился и вышел из-за своего укрытия, подошёл, широко улыбаясь, к Валентине.

- Здравствуйте, Валентина! Это я, Борис...

И поразился, как побледнело лицо женщины, как задрожали её руки. Как безжизненно поникли плечи...

- Вернулся... сынок, твой папка...вернулся...- а слёзы выскакивали из бабьих глаз и медленно ползли по восковым щекам щекам.

- Папка? - мальчишка осторожно выглянул из-за Валиной юбки, внимательно вглядываясь в лицо незнакомца. Потом просиял и громко, так, чтобы слышали все вокруг, заорал. - Ура! Мой папка вернулся! Ура!!! - и бросился к отцу на шею.

Борис держал в руках своё чудо, своего СЫНА. Того, за жизнь которого отдали свои жизни его жена и многие из его друзей. Он прижимал эту драгоценность к себе и жадно вдыхал детский запах, доселе незнакомый, но уже такой родной и близкий. Радость переполнила всё его существо, вырвавшись всё-таки наружу не мелкой мошкой, а чем-то горячим и солоноватым.

А неподалёку стояла добрая деревенская баба и тоже плакала. Только из её глаз лились непрерывным потоком слёзы великого горя... Свисая с подбородка, они горошинами падали на грудь, оставляя на платье мокрые пятна.

Потом все вместе вошли в чистую избу. Борис стал выкладывать на стол гостинца и подарки. Валентине он привёз из Германии красивый фарфоровый сервиз на 6 персон. Людка бы от такого просто сошла с ума! А эта женщина, не поднимая глаз, сунула его под кровать, даже не взглянув. Молча накрыла на стол, молча нарезала привезённый Борисом хлеб, молча поставила в центр бутылку мутного свекольного самогона, заткнутого скрученным куском газеты. И села, сложив на коленях руки.

Борис вытащил из бутылки бумажную затычку, разлил по рюмкам мутноватую пахучую жидкость. Потом он поднялся из-за стола, чтобы произнести тост.

- Спасибо вам, Валентина, за сына... Даже не могу найти слов, чтобы выразиться... Я... - тост не получился. Солдат вдруг заморгал и торопливо опрокинул в рот содержимое рюмки.

- Вы закусывайте, Борис. Вот картошечка, своя, а вот огурчики... Помидоры в этом году не уродились... Зато тыквы , будто кабанчики, вымахали...- лепетала Валя, просто для того, чтобы не молчать. Чтобы опять не расплакаться.

Она говорила и говорила, рассказывая о том, как по весне, когда картошка уже закончилась, тушила лебеду, добавляя в невысокую кастрюльку ложечку молочка и укропчика. Как варила краснопятник, конский щавель и крапиву - это был зелёный суп, он особенно хорош с сушёными грибами. А иногда Вовке даже перепадали "конфеты"- высушенные в печи кусочки тыквы, моркови и свёклы. Объеденье! Это вам не какой-то шоколад, а самые что ни на есть полезные витамины. Сок берёзовый и кленовый тоже вот собирали по весне. Кленовый намного слаще берёзового, его Вовка любит больше всего. Жаль, что на зиму сок Валентина консервировать не умеет...

И Борис слушал ровный монотонный рассказ о том, как эта женщина, сидящая сейчас перед ним, боролась с трудностями, как отказывала себе во всём, не досыпала и недоедала, чтобы только взрастить ЕГО сына. И постепенно ему стало казаться, что всё, что пришлось пережить ему, сильному мужику, на передовой - ничто по сравнению с тем подвигом, который незаметно, изо дня в день, совершала Валентина. Простая баба, с таким же небесно-голубым взглядом, какой был у его сына, со скромно сложенными на коленях руками и горько опущенными плечами...

А Вовка, гордо демонстрирующий в это время друзьям отцовы подарки - губную гармошку, настоящий солдатский ремень и фуражку с кокардой - вдруг в этот миг влетел в дом и заорал:

- Мама! Папа! А чего бабка Семёниха дразнится и обзывает меня сиротой? Какой же я сирота, когда у меня теперь и мамка, и папка есть? Правда?

На мгновение в избе воцарилась напряжённая тишина. Затем Борис поднял глаза и посмотрел на Валентину. Кончиком ложки она обводила контуры цветочков на старой, мытой-перемытой клеёнке... На тарелке так и лежала единственная картофелина, к которой женщина даже не прикоснулась. И Борису вдруг стало так легко-легко, так спокойно и так радостно, что он от всей души улыбнулся Валюхе. И, встряхнул кудрями, громко ответил мальчонке:

- А и правда, сынок, ну какой же ты сирота?! Теперь у тебя есть и папка, и мамка! Иди на улицу и скажи об этом всем-всем! Пусть завтра идут к нам. Свадьбу будем играть!!! Вы согласны, Валентина?- опомнился он, обратившись к невесте.

...Свадьбу играли "всем миром", то есть в складчину. Борис так и остался жить в деревне. Его назначили председателем колхоза. Валентина родила ему ещё двоих сыновей. Но "первенца", Вовку, она так до самой своей смерти и любила крепче остальных. Говорила: "Он мне счастье принёс. Новую жизнь открыл."

Автор: Людмила Уланова

[Olexara]

ВАСЯ.

Он сидел на берегу Байкала против длинных удилищ и обреченно смотрел на мертвые поплавки. Сухой, седоволосый, высокий дед. Я подошел.
-Что, отец, не клюет?
- Нет, не клюет, - ответил он, вскинув на меня белесые, словно выцветшие глаза.
И по акценту и по виду его я понял, что передо мной иностранец.
-Откуда вы? - спросил я, подсаживаясь к нему.
- Я немец, - ответил он.
- О-о-о, там, наверное, рыбалка получше, чем у нас, там клюет, - сказал я.
Немец опять вскинул на меня глаза и усмехнулся.
-Там рыбалка не та, и рыба не такая, - сказал он.
- Отчего же?
- Там слишком много посредников между тобой и рыбой: удочки - пожалуйста, какие хочешь. И червяка могут насадить, и даже рыбу на крючок подвесят, какую хочешь. Там на каждой рыбе бирка: сколько сантиметров, какой вес и сколько стоит. Там ты несвободен. Все регламентировано. Здесь, в России, я могу спокойно поставить палатку на берегу Байкала или в лесу, и никто не придёт и не заявит: этой мой берег, мой лес, убирайся! Здесь я чувствую себя свободным. Я напитываюсь этой свободой. Я не чувствую здесь себя кроликом, загнанным нашей хищной системой в угол. У нас там нет выбора. Здесь - пожалуйста. Вы, русские, просто не цените то, что имеете, и потому пытаетесь жить так, как на Западе. Вы просто не знаете, к чему стремитесь. Вы не жили там, и вам не с чем сравнить. Все те ценности и блага, которые пропагандирует Запад, это красивая реклама, обещающая рай, но не обольщайтесь. За этой красивой вывеской скрывается ад.
Здесь вот: я и Байкал, я и рыба. Захочет - клюнет. Если поймаю, то в моей воле отпустить ее или сварить из нее уху. Я свободен в поступках.
Услышать такое от иностранца было для меня полной неожиданностью.
- И часто вы бываете в России? - спросил я.
-Я люблю Россию, - сказал немец.
- Мне приятно слышать это от вас, - сказал я, - но одно непонятно: обычно все ругают Россию, считая ее дикой страной.
- Я много путешествовал, - сказал немец, - объездил большую часть мира, но нигде такого народа, как в России, не встречал. Вы особый народ, у вас другая душа, другая энергетика. У вас другой, особый дух. Я напитываюсь им, когда бываю в России, и мне хватает этой зарядки на год, иногда больше.
- Тогда почему бы вам совсем не переехать в Россию?
- Я немец, я по духу немец, потому что воспитывался в той среде. Я никогда не стану русским, сколько бы здесь ни жил. Это нужно родиться здесь, жить и воспитываться в этой среде.
-Да, убедительно, - сказал я, - вы, наверное, профессор философии?
- Нет, я инженер-механик. Когда-то давным-давно, когда вас еще на свете не было, будучи студентом, я приезжал в Россию. Мы дружили с русскими студентами. Отсюда и русский язык я выучил. Но связывает меня с Россией не это, а война. Я воевал против вас. Был солдатом вермахта. И тогда я впервые узнал, кто такие русские.
Он замолчал и посмотрел на меня выжидающе. Но я промолчал.

Однажды наша резервная часть зашла в русский городок, который был разрушен нашей артиллерией и авиацией полностью, продолжил он. От домов и зданий торчали остовы. Все взрослое население городка или сбежало, или было убито. Городок казался мертвым. Мы стояли здесь неделю, и за это время я не видел ни одного гражданского человека. Как-то при дележе мне не хватило продовольственного пайка, и я пошел на склад, чтобы получить его. Иду мимо развалин и вдруг вижу, на глыбе из-под фундамента сидит парнишка лет 10–11 в телогрейке, в суконных штанах, на ногах кирзовые сапоги. А у меня всегда при себе была шоколадка - на всякий случай.
- Эй, мальчик, - позвал я, - иди сюда, на шоколадку.
Он посмотрел на меня ненавидящим взглядом и не тронулся с места. «Не возьмет, —понял, - умрет, а не возьмет». Тогда я сам подошел к нему и положил шоколадку возле него на камень.
Через некоторое время возвращаюсь назад с пайком и вижу такую картину: вокруг паренька собрались семеро малышей от трех до пяти лет, не больше. И он делит им эту шоколадку. Увидев меня, малыши насторожились.
- Не бойтесь, - успокоил их паренек, - это добрый немец.
Разделил, а себе, я вижу, не взял ни крошки.
-Что же ты себе-то не отломил? - спросил я.
- Я не хочу, - ответил он.
- Но ты же голоден, я вижу: кожа, глаза да кости остались.
- Я не могу есть, пока они голодные, - сказал он. - Они еще очень маленькие и всегда хотят есть. А я потерплю, пока наши не придут.
Что-то всколыхнулось у меня в груди. Я снял свой ранец и вытряхнул все содержимое перед парнишкой. И увидел, как он побледнел.
- Вас как звать, - спросил он.
- Курт.
- А меня Вася. Спасибо, дядя Курт.
Детишки ошалело смотрели на кучу продуктов, и я думал, что они вот-вот бросятся на них и начнут запихивать себе в голодные рты хлеб, колбасу, шоколад. Но они стояли молча, глядя на продукты, на Васю, на меня. Наконец Вася достал из-за пазухи тряпицу, разостлал ее на камне, вынул из кармана штанов складнишок, взял булку хлеба, разрезал ее на ломтики по количеству детишек. Потом взял кусок колбасы и сделал то же самое. Ребятишки стали подходить к нему и он раздавал им хлеб и колбасу.
- А себе, Вася, почему ты себе кусочек не оставил? - удивился я.
- Я потерплю, - сказал Вася, - я не могу есть, пока они голодные.
- Но ты же умрешь так с голоду.
- Я не умру, я обязательно дождусь своих. И им не дам умереть, - сказал он, кивая на детей.
Я ожидал, что эти изголодавшиеся крохи мигом проглотят свои кусочки. Но то, что я увидел, потрясло меня. Они откусывали по маленькому-маленькому кусочку хлеба с колбасой и долго-долго жевали. Видимо, так учил их Вася. А одна малышка, съев примерно половину своего пайка, подошла к Васе.
- На, Вася, ешь, я наелась, больше не хочу.

Слезы сами собой покатились из моих глаз. Я побежал оттуда, чтобы дети не видели, как я плачу.

Я увидел, как из выцветших глаз старика потекли слезы. Он достал из куртки платок и стал вытирать их, пытаясь улыбнуться мне.

- Вот видите, как глубоко сидит, - показал он на грудь, -не могу вспоминать без слез. Будь проклята любая война, и пусть будут прокляты вовеки те, кто развязывает войны, кто сеет вражду и ненависть между нами. Курт вытер слезы, высморкался в платок и успокоился.

- С тех пор я стал собирать кусочки хлеба, колбасы, любые остатки пищи и носить их Васе. Мои товарищи смеялись надо мной. Они знали, что я очень любил собак. «Русских собак кормишь?» Если бы они знали, каких «собак» кормлю, меня бы, наверное, расстреляли, а их бы отправили в Германию или в концентрационный лагерь.
Когда наша часть стала отступать из города, я забежал к Васе попрощаться. Вместо семи я увидел пятнадцать малышек. Где только он их отыскал? Они сидели в подвале и что-то хлебали жидкое из алюминиевых чашек. Видимо, Вася умудрялся им что-то из чего-то варить. Я отдал ему накопленные продукты и обнял на прощанье. Он не сопротивлялся.
- Вася, как бы я хотел, чтобы у меня был такой сын, - сказал я ему.
- Дядя Курт, а вы приезжайте к нам в гости, когда кончится война и мы победим, - сказал он.
И вдруг я почувствовал, как кто-то тихо дергает меня за штаны. Я увидел у своих ног ту малышку, что предлагала Васе свой кусок хлеба.
- Дядя Курт, возьмите подарок, - пролепетала она.
И протянула мне вот эту куклу. Видимо, самое дорогое, что у нее было. Вот она.
Курт расстегнул куртку и достал из внутреннего кармана против сердца маленькую тряпичную куколку, в какие играли еще наши бабушки и прабабушки. Я протянул руку, чтобы взять ее и рассмотреть поближе. Но Курт горячо запротестовал:
- Нет, нет, нет, я никому ее в руки не даю, никому. К ней прикасались только руки той девочки и мои. Это моя святыня, мой оберег, моя память. Она постоянно со мной. Я даже спать ложусь с этой куклой. Когда я беру ее в руки, то вижу глаза этой девочки: большие, голубые. И я вижу, что это не человек - это ангел во плоти.
- И что, вы приезжали в этот городок, пытались найти Васю? - спросил я.
- Да, пытался, но у кого бы я ни спрашивал - никто не знал ни про Васю, ни про ребятишек. Видно, пришли после нас русские, определили малышей по детдомам. А Васю скорее всего в госпиталь. Я надеюсь, что он все-таки выжил. И куда его увезли, одному Богу известно. А о том, что он спас пятнадцать детей, Вася, видимо, никому не рассказывал. К тому же в вашей стране это, наверное, не такой уж исключительный случай. Если бы Гитлер был знаком хотя бы с одним таким парнишкой, как Вася, он бы никогда не пошел воевать против России. Народ, у которого такие дети, победить нельзя.
- А как вам нравится Россия после перестройки? - спросил я.
-Совсем не нравится, - сказал Курт.- Вы становитесь похожими на нас: такими же расчетливыми, рациональными. Бабушка, которая раньше могла усадить за хлебосольный стол и истопить баньку запросто так, от души, теперь считает каждое полено. И если ты иностранец, то тебя пытаются ободрать как липку. Теперь, чтобы напитаться вашим духом, я еду все дальше и дальше от центра, в глубинку. Здесь еще жив русский дух. Плыву я, например, на катере по Байкалу, дарю матросу значок с видом моего города, а он мне взамен снимает с рук позолоченные часы и дарит на память. Наши, европейцы, так бы никогда не сделали, а русские могут. В трамваях, автобусах, такси мне место уступают молодые люди, и я искренне рад этому. Русский народ - особый народ. Нельзя его подминать под рынок и тем более пытаться уничтожить, как это огласила однажды госпожа Тэтчер. Русский народ - это душа мира, это совесть мира, это дух мира. Уничтожь Россию и мир рухнет.

Слова немца тронули меня до глубины души. Я встал, он тоже поднялся, и мы крепко обняли друг друга.
-Спасибо тебе, отец, за душевные слова про нас, за детей, за Васю спасибо.
Старик опять прослезился.
-Ну вот, подпитал и ты меня духом своим, - сказал он, вытирая слезы. - Теперь год-два еще протяну. Мне уже скоро девяносто стукнет. Всем говорю, что мне за семьдесят. И люди верят. А я уже дни считаю. Все надеялся Васю встретить. Каким он стал? Как сложилась его судьба? Не довелось. Теперь только там, - он показал на небо. - Я стал часто видеть его во сне. И почему-то таким же мальчишкой, каким я видел его в последний раз.

- Долгих лет жизни тебе, отец. - сказал я.
И отвернувшись, быстро пошел вдоль байкальского берега. Я не хотел, чтобы этот человек видел мои слезы. Русские не любят, когда их слезы видят другие.

Лошаков В.И. Записки горного отшельника.

[Olexara]

УЛЫБКА РЕБЕНКА

Уборщицу – пьянчyжкy Оленьку, в магазине жалели.
Все продавщицы знали, что на работу к восьми утра она приходила опухшая, но трезвая. Мыла пол, протирала двери, забирала из холодильника просрочку, отложенную ей «девочками» и уходила на рынок покупать очередной "шурфик".
Только я, старая заведующая, помнила, что когда-то уборщица была не просто Оленькой, а Ольгой Дмитриевной и моим замом. После гибели мужа и дочки в автомобильной аварии Ольга, из цветущей 35-летней женщины превратилась в серую тень. Все начиналось с «пары рюмочек для сна». Дальше – больше. Я терпела, уговаривала. Но потом Ольга «попалась» на глаза комиссии, и ее уволили.

Через пару месяцев я застала ее на рынке в компании таких же женщин, перебирающую овощи, и предложила прийти в магазин уборщицей. Но с условием – на работу трезвой, а потом делай, что хочешь. Ольга согласилась.
В тот день за Ольгой увязалась маленькая дворовая собачка. Видно унюхала доносившийся из пакета запах сосисок. Она, то забегала вперед, то чуть отставала. Ольге стало жаль маленькую лохматую собаченку, женщина достала из пакета сосиску и дала собачке. Та обнюхала добычу, вильнула хвостом и куда-то убежала с сосиской в зубах.
Так продолжалось три дня. И Ольгу заинтересовало, почему собака не съедает соски или колбасу сразу, а убегает. «Может у нее там щенки?» – подумала женщина, и вместо обычной дороги на рынок, пошла за собачкой. Зверушка свернула в заброшенные гаражи. Ольга, тихонько, чтобы не испугать малышей свернула следом. Ее глазам предстала душераздирающая картина.

В гараже, на куче тряпья сидела чумазая девочка. Собака положила сосиску перед ней, и виляя хвостом села рядом. Девочка разломала сосиску пополам, одну отдала собачке, а вторую стала, жадно есть сама.
Ольга охнула. Девчонка вскочила на ноги:
- Тетенька! Это не я! Это Шпунька своровала!
- Да что ты, деточка! Я сама твоей Шпуньке сосиску дала! Хотите, я вам еще дам!
- Правда?
- Правда! А хотите идем со мной, я вас супом накормлю. – Ольга еле сдерживала слезы.
- Ага, а потом ментам сдадите! А те в детдом! – недоверчиво протянула девочка.
И тут Ольга вспомнила, какая неприбранная и запущенная у нее квартира с кучей бутылок стоящих под столом, и вдруг легко согласилась:
- Ну не хотите – не ходите. Я завтра еще принесу.

Весь день, забыв про выпивку и голод, Ольга отдраивала квартиру. Потом собрала в пакет кое-что из дочкиных вещей и легла спать. Ночь она спала беспокойно. Снилась покойная дочка, и девочка из гаражей, и Шпунька.
Утром весь магазин удивлялся.
Уборщица пришла в магазин какая-то посвежевшая, а взгляд больше не был пустым и потерянным. Она быстро убралась, схватила из холодильника продукты и застенчиво подошла к кондитерскому отделу:
- Маш, мне б конфет грамм двести.
- Карамелек, что ль на закусь – заржала дебелая девка Машка.
- «Белочки» взвесь! – насупилась Ольга, - да смотри, что б свежая была!
Схватила конфеты и выскочила из магазина. «Влюбилась что ли?» - сплетничали продавщицы.
А за углом Ольгу уже ждала преданная Шпунька.

Через три дня женщине все же удалось привести Лизу, так звали девочку, домой. Вымытая и переодетая девочка чинно пила чай и рассказывала, как родители погибли в отпуске, а у бабушки ее забрали, потому что бабушка старенькая и больная. Как плохо было в детдоме, и Лиза сбежала, и если опять туда попадет, опять сбежит. А Ольга слушала и украдкой вытирала слезы.
Утром Ольга решительно постучала ко мне:
- Лариса! Ты должна мне помочь!
- Оль, я прям тебя лет семь назад вспомнила, какая ты была! Ну, садись – рассказывай.
Ольга рассказала мне и про Лизу, и про Шпуньку.
- У тебя же есть связи! Помоги мне опеку оформить.
Сколько пришлось бегать по кабинетам, чтобы доказать, что Ольга «четвероюродная тетка» Лизы, это отдельный рассказ. Но теперь они счастливо живут втроем Ольга, девочка Лиза, и мудрая собачка Шпунька.

[Olexara]

ПРИЕХАЛИ МЫ ДОМОЙ...

Цветущая, красивая женщина в чём-то голубом идёт, торопясь, что-то несёт – в корзинке или в сумке – передать, угостить, порадовать. Идёт в солнечном свете летних улиц нашего большого заводского посёлка, по окраинам похожего на село, а в центре – это городок, заново отстроенный после войны. Она идёт то в облаке пыли от проехавшей машины, то в тишине яблочных садов, в лепете детских голосов… Идёт, теперь уже в моём сне.

Только схоронили всех бабушек в нулевых годах. И вот, как-то внезапно друг за дружкой ушли родители мужа. Почти молодые ушли. Отец в 58 лет. Мать в 62. Оба – от сердечного приступа.

Отец работал на Леспромхозе, мать – в ателье, но каким-то природным чутьём в домашнем быту они сохраняли крестьянский дух, просто интуитивно. Знали, что берёзу на веники нельзя ломать до Троицы, что калину и шиповник надо брать после заморозков, что на пороге дома сидеть – плохая примета...

Мать была словно частью природы, в лесу чувствовала себя, как дома. Пойдём с нею по ягоды всей нашей юношеской компанией, бегаем по лесу, смеёмся. А она с испугом вдруг скажет:

– Нельзя, нельзя шуметь в лесу. Лучше попросите, чтобы лес открыл вам ягоды, да не забудьте поблагодарить.

Так крестьянское сознание воспринимало лес-кормилец, лес – дыхание земли, лес – красавец… Нет, нам вовек не понять людей, которые сейчас, сегодня варварски вырубают сотни километров леса, воруют и вывозят из страны наш лес...

Она знала лекарственные травы, многое переняла от своей матери – знахарки, что лечила людей молитвой и травяными отварами. Мать моей свекрови могла сказать, взглянув на фотографию, жив человек или нет. Так и ходили к ней женщины в начале войны – узнать о своих мужьях, сыновьях…

От матери ей достался этот милующий взгляд, как у доброго врача. Она сразу и всем сердцем принимала и знакомого, и случайно встреченного человека, вникала в его состояние, старалась помочь. Привычка? Дар? Помню несколько случаев, когда она подошла к едва знакомому человеку и сказала о его болезни, другого предупредила о близкой смерти. Всё так и вышло.

Приедешь к ней, бывало, уже когда мы жили своей молодой семьёй, а она с порога:

– Иринка! Бледненькая!

И тут же мне: зимой – отвар клевера, летом – лукошко земляники.

Да, не каждый терапевт сегодня сразу определит, взглянув на пациента, что у него гемоглобин низкий.

Так и жил крестьянский мир в своей великой мудрости – советуясь с природой, разговаривая с Богом.

Мать бывало пойдёт за земляникой, а обратно несёт рассыпанные стебли каких-то трав поверх корзины с ягодами. Намается по жаре. Зайдёт к моей бабушке:

– Тётя Шура!

А бабушка всегда огородом занята, хоть и нужды-то не было уже так работать, но воспитаны были, что не работать – «это грех».

– Я только на крылечке посижу.

И улыбка, всегда улыбка.

Дом её полон был этих травяных вязанок, на террасе с августа и до морозов стояли лукошки с клюквой, брусникой, корзины и вёдра с яблоками, подпол ломился банками со всевозможными компотами, вареньями, берёзовым соком. Так и осталось это всё – нам. Ничего в этом деревенском быту не утаишь. Видно – для себя человек жил или для других.

Вот и зимний чеснок всходит – аж три грядки. Будто сама жизнь скорей прогоняет смерть. Наливаются соком огромные берёзы у дома. Сколько раз спасал нас этот сок от непонятных недугов!

Можно ли себе представить – этот дом хозяева не запирали, как в старину. Редко-редко вешали замок, но ключ лежал тут же, на подоконнике террасы – только руку протяни в форточку на петлях. А воровать было некому – все работали на заводах. Кипело производство – молочное, льняное, кирпичное...

Всегда у мамы Лиды на попечении были какие-то старушки, дети которых жили в большом городе и не могли приехать ухаживать за своими родителями. Почему они обращались к ней?.. Отец всё время шутил:

– У матери богадельня!

И бездомные собаки и кошки всегда были возле неё, зимой жили прямо в доме, возле печки. «Иринка, знаешь, как мне вчера кошка спину вылечила!»

Помню, много лет жила у матери большая рыжая собака необычайной доброты, так везде и ходила за ней без поводка. И вот она пропала. Мать горевала:

– Видимо, дачники забрали дом стеречь.

А после, в конце лета, вдруг позвонила мне и давай причитать:

– Иринка, убили мою собаку. Мне приснилось, что она прыгнула и лапы мне на грудь положила, как попрощалась...

А отец лет десять назад рыл в огороде яму под гараж и выкопал останки немецкого солдата. Здесь такие места – бились и наши, и немцы за каждый дом, за каждую болотную кочку полтора года. Мы засуетились, надо, мол, в военкомат сдать, оформить, выслать… А отец спокойно сказал: как лежал, так пусть и лежит. Такой вот ответ нынешним антифашистам, которые глотку изодрали, крича, что у них личный счёт к немцам…

Всё думаю: как такие люди, как наши родители, жили в мире, где не видно конца разгулу зла?.. Так и жили – добром. Принимая в сердце всю боль за этот мир. От того и разорвались их сердца. Какое ещё нужно объяснение?..

Я вошла хозяйкой в этот дом. Меня так приняли и восприняли родители мужа. Только сейчас вспоминаю, как издали они оберегали меня ещё когда я ходила в невестах. А молодухой и вовсе – не знали, куда лучше усадить, чем вкуснее напотчевать. Как не заедем к родителям, всё топится печь в их доме. Сразу встречают:

– Дочь, садись скорей к печке!

А потом не могли нарадоваться внуку, ещё больше стали заботиться обо мне…

Уже неделю некому затопить в том доме печь. И месяц будет не топлен дом. Потом год. Некому в нём жить. А рядом – такие же брошенные дома, хотя это райцентр, такие же судьбы…

Висит на верёвках настиранное матерью бельё, знакомая её «леопардовая» кофта. По стенам в комнате фотографии – свадьбы, проводы, юбилеи. Мальчик со звёздочкой октябрёнка на синей форме, девочка держит на коленях плюшевого медведя… Этого мальчика в 1999 году провожали в армию отсюда, с этого крыльца. До утра пели под гитару, сидя на сложенных под берёзами досках. «И пока за туманами видеть мог паренёк…».

Выставлены в комнату из подпола ящики с картошкой на посадку и беленькие ростки выглядывают в щели между досками. Плетёный из лозы короб покрыт вязаной скатертью – память из того, раскулаченного, дома в селе Спас-Берёза, где жила семья и моего прадеда. Эта скатёрка и была дорога, а теперь и вовсе – дороже всех вещей для нас в доме. Потому что связана она руками прабабушки, поднявшей шестерых детей в самые голодные годы, когда у всей России всё нажитое вырывали с кровью.

К печкам принесено по охапке дров. Кажется, будто мама Лида просто вышла за водой со своим синим пластиковым ведром... От того и жаль ещё больше этих людей, что с ними ушёл целый мир – родной, привычный, мир, который больше никогда не повторится. Нам больше негде остановиться и отдышаться, набраться сил. Нам не у кого спросить совета – как жить. Потому что родители знали то, что им передавали бабушки, которые были, может, и не святыми, но всё же праведнее нас жили. Дом, где надышано, насказано твоими предками, где выросло несколько поколений, не купишь ни за какие деньги и в одно лето не построишь.

И это не квартира – закрыл на ключ, уехал, вернулся через год – всё по-прежнему. Дом – живой. Если лето ещё постоит, то за зиму осунется. Помню первый год без бабушки. У её дома сразу же усохла высокая, ветвистая лиственница. Погибли все флоксы и георгины. Богатый, большой дом на центральной улице весь как-то наклонился, поблёк, прежде зелёный с синей мансардой. Я приехала весной и испугалась этого дома.

Теперь и вовсе наступило время, когда человек брошен, не нужен. Ни общины, ни профсоюза. Ни помещика, ни председателя колхоза. Но страшнее всего, что дети – самое главное богатство – не с родителями. Даже самая хорошая зарплата в провинции – 20 тысяч – не сможет удержать их. Потому что в Москве – 50 тысяч.

Как-то позвонила матери зимой, она болела гриппом. Спрашиваю:

– У Вас лекарства есть?

А она и говорит, будто махнув рукой:

– Иринка, да у меня малина насушена.

Где, в каком монастыре, встретишь такое смирение, такое беззлобие, такое приятие всего, что посылает Господь?

Нигде… Не встретишь и разрухи такой… Было ли когда на Руси время, чтобы нельзя было заработать честным трудом?! А это центральная часть России, триста вёрст от Москвы. Сокровенная земля, где истоки трёх великих рек…

Нельзя было передоверять свою судьбу пришлым людям, хищникам, напавшим на Россию, как на раненого зверя, в самые тяжёлые годы конца минувшего тысячелетия.

И всё же деревня не может умереть, как не могут перестать быть нужными хлеб, вода, и всё, что питает и лечит человека.

Уход родителей – это и залог нам на жизнь, это ответственность за всё, оставленное нам.

И ещё нам остались могилы бабушек и дедов, кроме тех, которых раскулачили в 1920-е и сослали на смерть в Сибирь в 1930-е годы, и тех, что погибли в войну. Вспоминай теперь, как родители ухаживали за этими могилами! С каждой новой весной была у них одна дума – как доехать в старое село к могилам родных, прибраться. Верили, что и старики эти покойные имеют о них думу – там, перед Богом.

Говорят по телеящику о каком-то патриотизме… Нам не говорили. Тебя ребёнком привели на Троицын день на могилу прабабушки. Взрослые вспоминают всё-всё, говорят, говорят – про дом, про родичей, кто куда разъехался, про войну, потом про строительство, про свадьбы, про детей, внуков… Кто-то заспорит, кто-то вдруг платок приложит к глазам. Вот и всё. Чувство Дома в тебе – навсегда. И только этот Дом, в котором проходят поколения, в котором трудятся и который защищают, будет стоять, как ось истории. Отсюда можно начать всё сначала, если даже ты потерял всё. Так уже не раз было в нашей истории...

Автор : И. Ушакова

[Olexara]

Пашка

- Дай! – мой отпрыск требовательно протягивает руку к игрушечной машинке, зажатой в руке у Пашки.
- Арсений! – пытаюсь я урезонить своего круглощекого сына. – У тебя вон в песочнице три своих машинки лежат! Оставь ты Пашу в покое!
Удивительные все-таки существа – дети, в частности, двухлетние. Устройство их психики наглухо отсекает всю коммерческую ценность собственных сверкающих радиоуправляемых игрушек, и возносит в ранг труднодосягаемой мечты самую простую пластмассовую штамповку, но находящуюся в руках у другого ребенка.
- На, держи, - Пашка, улыбаясь, протягивает свою машинку Арсению.
Мой боровичок радостно хватает её, и, сосредоточенно сопя, начинает возить по скамейке. Эх, ну вот, двадцать минут осталось до трагедии вселенского масштаба – когда мы будем собираться домой, и машинку нужно будет вернуть законному владельцу.
- Арсюшка, давай отдадим Паше машинку? – секундная стрелка часов бодренько завершала двадцатый круг. Сын насупился.
- Тетя Настя, да не надо, пусть забирает! – машет руками Пашка.
- Паша, да у него своих игрушек полно! Слушай, а давай ты себе возьмешь ту, которая тебе нравится, из песочницы?
- Да неееет, не надо! – смеется Пашка.
Тоже удивительный человечек. Шесть или семь лет от роду – и демонстрирует поистине взрослое, добродушно-снисходительное отношение к дитю младшему-неразумному. Хотя я вообще редко видела какие-нибудь игрушки у Пашки. Да и та, с которой он пришел сегодня на детскую площадку во дворе нашего дома – вряд ли подарена родителями. Неблагополучная семья у Пашки, ох, неблагополучная. Весной, полгода назад, переехали они в однушку в нашем подъезде. Отец работает на каком-то заводе, и пьет по-черному. Мать не выходит из запоя, сидя дома. Утром отец на пошатывающихся ногах уходит на работу – и к матери начинают шнырять пропахшие прокисшим перегаром неопрятные типы, а Пашку мать выгоняет на улицу. Вечером неизменно захмелевший отец возвращается домой, и вряд ли какой-нибудь вечер проходит без того, чтобы из их квартиры не доносились ругань, крики, звон бьющейся посуды, и глухие удары.
Жалко мне мальчишку, черт побери, очень жалко. Сложно даже представить, что приходится ему переносить. И при этом – спокойный, добрый нрав, честная, открытая улыбка, никогда не жадничает, и всегда готов помочь, если его о чем-нибудь просят. Дети в Пашке души не чают. Когда мы, подуставшие от двух-трехлетнего безвылазного сидения дома мамы, выходим на прогулку – наши чада, завидя Пашку – сломя голову бегут к нему. А тот с удовольствием с ними возится, бегает, придумывает игры. Хотя, казалось бы, ну какому «взрослому» шестилетнему парню интересно возиться с такой мелюзгой? Удивительный человечек.
- Пошли домой, Арсений!

***

Не могу уснуть. Сегодня муж взял на себя заботы о ребенке, а меня отправил в гости к подруге - «Сходи, Солнце, к Ритке в гости, она уже несколько месяцев тебя зазывает. Совсем из дома не выходишь, замучилась. Иди, иди, справлюсь я, будто не знаешь…».
От Ритки я возвращалась в одиннадцатом часу. Припарковала машину, и пошла к подъезду со стороны дома, выходящей во двор. Открывая дверь домофона, услышала негромкий голос:
- Здравствуйте, тетя Настя.
- Ой! – я посмотрела в темноту, и разглядела недалеко от подъезда Пашку, который сидел на корточках у распластавшегося тела. – Пашка, что случилось?!
- Папа вот… выпил… много…
- Ты маме сказал?!
- Сказал… Она сказала «ну и пусть там лежит». А мне его жалко. Замерзнет же…
- Да ты сам сейчас замерзнешь! Ну-ка, что это такое у тебя?? – Я повернула лицо Пашки к фонарю. Из носа у него струилась кровь. От глаз – по щекам вниз – блестящие дорожки слёз.
- Это… я упал…
Я мысленно выругалась – упал, конечно же.
- Сейчас, Пашка… – поковырявшись в сумочке, я вытащила мобильник, и набрала номер мужа. - Алло, Кирилл? Арсений спит? Хорошо, спустись, пожалуйста, вниз… Сам увидишь…
Бесчувственное тело Кирилл отволок домой. Мать Пашки вместо благодарности только процедила: «И на хрен притащил этого придурка? Глаза б мои его не видели!». И хлопнула дверью.
Не могу уснуть, все думаю.
- Кир, ты спишь? – шепчу.
- Нет.
- И я…

***

Я поставила перед сыном тарелку с едой, вручила ложку, и выглянула в окно. Сгущались сумерки, всех детей давно растащили по домам - отмывать, отогревать, и кормить после прогулки. Только на скамейке детской площадки одиноко сидела маленькая фигурка. Пашка. В тонюсенькой потрепанной курточке, скукожившись от холода. Сердце сжалось - вот же сволочь, алкоголичка, мать Пашкина, мать её растак.
- Арсюха! Мама сейчас придёт! – стала натягивать я на себя пальто.
- Плидёт?
- Да, ты кушай пока, - я включила сыну канал с мультфильмами и выскочила в подъезд.
Спустившись, я подошла к Пашке. Несчастный ребёнок сидел и жевал кусок сухой булки.
- Паш, ты чего сидишь, холодно же?
- Да нет, мне не холодно, хочу еще погулять.
- Паш… мама домой не пускает?
Опустил голову, молчит.
- Слушай, вставай-ка, пойдем ко мне.
- Нет, мне нельзя, мама ругаться будет.
- Пойдем, я скажу, что это я тебя очень попросила.
- Ну…
- Пойдем, пойдем!
Притащив Пашку домой, я посадила его на кухне на табуретку, и поставила перед ним дымящуюся тарелку с вареной картошкой и котлетами:
- Ну-ка, давай, поешь хорошенько!
Как не старался ребенок не показывать, насколько он голоден, и есть не торопясь - тарелка опустела за минуту.
- Так, пока не съешь добавку – из-за стола не выйдешь, – я поставила перед мальчиком вторую порцию.
В дверь раздался требовательный звонок. Я подошла к двери:
- Кто там?
- Открывай! Это отец Павла!
Я отворила замок, и открыла дверь. В квартиру тут же ввалился небритый, неопрятный мужик небольшого роста; в коридоре жахнуло запахом устойчивого перегара и дешевых сигарет.
- Хозяйка, мне тут сказали, что ты Павла к себе повела? – тут его мутный взгляд достиг кухни, которая просматривалась из коридора. Пашка сидел, отложив в сторону вилку, и вжав голову в плечи.– Ага, бля!! – мужик прямо в ботинках протопал на кухню:
- Ты что, сучёныш, совсем охуел, бля?! На хуя ты сюда приперся, спрашивается?!
- Мужчина! - вмешалась я. – Во-первых, не надо выражаться матом при детях! Во-вторых - извините, это я попросила Пашу прийти помочь мне, поиграть с сыном. Не знаю как Вас зовут…
- Зовут коров, бля. А у меня имя есть. Матом им, бля, не разговаривайте. Ты своего, бля, воспитывай, а со своим без твоих соплей разберемся! Ты че сидишь, выродок?! – заорал он на Пашку, и размахнувшись ударил Пашку по голове. Удар был такой силы, что голова мальчишки, мотнувшись, треснулась о край стола – затем ребенок упал с табуретки; рядом, разбившись, упала тарелка с нетронутой едой. Пашка схватился за голову, и тихо-тихо заплакал.
- Прекратите немедленно!!! – я с криком вцепилась в руку этого морального урода.
- Уберись, бля! – мужик с силой оттолкнул меня.
В этот момент хлопнула входная дверь. Я обернулась, и увидела Кирилла. В его спокойном, побелевшем лице я увидела столько с трудом сдерживаемого гнева, что у меня от страха стиснуло мурашками затылок, а сердце ухнуло куда-то в желудок. Кирилл двинулся на кухню.
- Нет, нет, Кирочка, не надо, умоляю тебя, пожалуйста, не надо!!! – я повисла на муже, пытаясь остановить его.
- Подожди, пожалуйста, - бесцветным голосом сказал Кирилл, приподняв как пушинку, оставил меня в сторонку, и пошел к Пашкиному отцу.
- Э, э… мужик, ты чего это, я это, ты… - попятился подонок.
Схватив мужика за шкирку, Кирилл буквально вынес хрипящее проклятья тело в коридор, открыл входную дверь, и с силой вышвырнул наружу. Затем вышел вслед, захлопнув за собой дверь. Через пять минут вернулся, и, тяжело дыша, сел за стол, и выдохнул:
- С-сволочь какая. Насть, налей водки, пожалуйста.
Водка у нас была, с прошлого праздника. Я мигом принесла из бара водку, и налила Киру пол стакана. Муж трясущейся рукой взял стакан, и залпом выпил. Я с ужасом уставилась на его руку: костяшки были сбиты в кровь.
- Кир, ты…
Муж проследил за моим взглядом
- Да нет. Это я об стенку, от злости. Не стал я его бить – побоялся, что убью.
- Слушай, а с Пашкой что делать? Ну как его туда отпускать?
- Не знаю я, Настюш, не знаю. Самому так тяжело на душе.
Пашку через два часа пришёл забирать наш участковый. Участковый выслушал нас, пробубнил что-то о законных родителях, о том, что всяко лучше так, чем в детдоме, допил оставшуюся водку, и ушел, прихватив с собой понурого мальчонку.
Я плакала до самого утра.

***

Через несколько недель после событий, которые развернулись на нашей кухне, наше семейство возвращалось после поездки на дачу к друзьям. Подъезжая к дому, мы увидели, что около дома стоит скорая помощь, полиция, и толпятся соседи.
- Кир, что тут произошло? - спросила я у мужа.
- Ну, ты, как всегда, видишь во мне всевидящего Будду, - проворчал муж. – Думаешь, я перед отъездом бомбу заложил, и достоверно знаю, что тут произошло?
Выйдя из машины, я подошла к подъезду:
- Баба Катя, что тут случилось?!
Меня тут же опоясал кружок всезнающих словоохотливых старушек, представляющих информационный портал нашего дома, и наперебой загомонил:
- У Петровых-то, ой беда- беда-аа…
- Мужик-то ейный совсем с ума рухнул!
- Да Клавка-то тоже хороша, шалашовка такая, ох, нельзя о покойниках плохое говорить!
- Это которые Пашкины?! Родители?! – похолодела я.
Бабульки загомонили еще бойчее:
- Петька-то домой пришел, пьяный вусмерть! А Клавка хахаля своего вытурить не успела.
- Топором он ее, господи-иии…
- И хахаля ейного убить хотел, убивец! Да тот нож схватил, и Петьку самого ткнул. Скорая приехала – он уж померши!
- А с Пашкой-то что?! С сыном их? – перебила я.
- Да увезли Пашку. В детский дом его теперь, бедняжку. Родственников-то у них нету никаких. Ох ты ж, прости Господи…

Вечером, после ужина, я подсела на краешек кресла, на котором сидел Кирилл.
- Кир… Я хочу поговорить с тобой. Про Пашку.
Кирилл накрыл своей большой ладонью мою руку:
- Не надо ничего говорить. Я думаю о том же, о чем и ты…

***

Я не буду рассказывать о том, как мы это сделали. Это долгая и нудная история. Важно то, что мы это сделали. Мы штурмовали чиновничьи бастионы, мы ругались, мы просили, мы носили взятки, мы сталкивались с добрыми и отзывчивыми, и с бессердечными, надменными людьми. Но мы это сделали.
31 декабря (специально мы не подгадывали, так получилось), я носилась по квартире, пытаясь одновременно вытереть пыль, развлечь Арсюшку, и приготовить очередное блюдо. Сын стоял у елки, пытаясь дотянуться до очередной игрушки, с целью навсегда прервать её существование в нашей реальности. Хорошо, Дед Мороз еще не успел выложить под ёлку подарки – а подарков в этом году у нас будет гораздо больше.
- Арсений! – я погремела коробкой с «Лего» - пожалуй, единственное, что могло его отвлечь. – Идём ко мне.
- Сын бросил свое занятие и радостно затопал ко мне. Я подхватила его на руки.
- А ты знаешь ли, мой несусветный Колобок, что скоро придет твой брат? Пашка?
- Блат? Паська?
- Точно, - засмеялась я, и повалив сына на диван, пощекотала ему пятки. Сын радостно залился звонким смехом, и задрыгал ножками.
В дверь позвонили.
- А вот и папа с Пашей, - мы с Арсюхой наперегонки побежали открывать.
В открытую дверь вкатились два снежных кома – большой и маленький.
- Эй! А снаружи не отряхнуться было? – в шутку возмутилась я.
- А здесь интересней! – заявил Кирилл, и я получила освежающую порцию снега.
- А-ай! Ки-ир!
- Настюш, ты как размеры выбирала? – муж, смеясь, показал на смущенно улыбающегося Пашку. – Я всю дорогу хохотал!
И впрямь, пуховик я купила, кажется, на четыре размера больше.
- Да ну вас! Другой купим! Ну-ка, давайте, раздевайтесь, и двигайте в гостиную, я уже все накрыла.
- А пироги с медвежатиной сделала, как я просил?
- Пироги с медвежатиной какой-нибудь другой жене изволь заказывать. Вот она из тебя их и сделает!
Все рассмеялись. Даже Арсюшка вторил.
Я присела перед Пашкой, притянула его к себе, и обняла. Маленькие ручки обвили мою шею, и мальчишка уткнулся мне в плечо. Я погладила его по голове, и прижала к себе еще крепче. Он не видел, как по моей щеке медленно проползла слеза. Слеза облегчения, радости, и новых надежд.
- Теперь это твой дом, Паш…
- Так! Ну хватит тут уже обниматься! – загудел сзади муж, и, негодяй такой, бабахнул хлопушкой.
- Ай! – подскочила я. – Ки-иир!!!
- Ха-ха-ха! Идем уже есть твои кулинарные шедевры!
- А я на тебя не рассчитывала!
- Ничего, я у Арсения выменяю его порцию на бутылку шампанского.
- Я тебе выменяю!

Этот новый год мы встретим пополненной семьей. И много-много других новых годов.
Возвращайся в детство, Пашка.
Вставай за нашими спинами, сын.
Мы прикроем.

© Masyasik

[Olexara]

Одна молодая жена принимала у себя родственников мужа: свекровь, тетю с дядей, сестру с мужем. И очень-очень старалась. Из кожи вон лезла, как говорят. Накрыла стол белоснежной скатертью, достала бабушкин сервиз, а на премию, которую дали на работе, купила продукты. И решила сделать стол в русском стиле.

Запекла осетрину, разорилась на икру - выложила ее на блюдо. Тонко нарезала лимон. Буженину нарезала, окорок копченый разложила щедро. Испекла пироги с мясом, с рыбой, с капустой. Белые грибы маринованные выложила. И горячий картофель в мундире поставила художественно в чугунке на вышитое красивое полотенце. Ну, и сластей видимо-невидимо!

Родня пришла и плотно поела, запивая осетрину хорошими напитками. Поднатужились и все съели! А пироги с собой унесли. Потом они горько жаловались мужу щедрой хозяйки, соседям и общим знакомым. Рассказывали, что молодая жена им сварила картошку в мундире на праздничный обед! Все ужасались и сочувствовали. Некоторые оправдывали жену - мол, она ещё молода и глупа! Но, действительно, картошка - это слишком! Это унизительно даже - подать такое скудное угощение.

Вот ни слова ведь родственники не соврали, так? Была картошка? Была! Это чистая правда. А про осетрину, буженину, икру и коньяк они просто умолчали. Так что не надо слишком верить рассказам таких людей. Они все съедят, но расскажут только про картошку. И выставят вас жадными, недобрыми, глупыми… Попользуются хорошенько, а потом вот так отплатят. И оправдаться невозможно будет. Ведь была картошка? Была!

Жена иногда общается с этой роднёй. И на стол выставляет чай без сахара. Сахар вреден. Пришли попить чаю - пожалуйста, вот чай. Просто чай. В простых чашках чайных. Попили чаю? Вот и славно. Идите и рассказывайте. Потому что рассказывать будут все равно. Это закон. Но когда про чай рассказывают - это не обидно. Закармливать пирогами и пряниками тех, кто предвзято к нам относится, нет смысла - только хуже будет. Все равно запомнят только картошку в мундире - вот ей и следует потчевать таких людей.

Анна Кирьянова

[Olexara]

Много лет назад я говорила с женщиной... без шести лет ей было сто.
Она уходила...
Легко, без обид, и без сожалений...
И дело было не в возрасте, а в умении быть благодарной...
— Умереть, Лиля, я могла очень давно...в первые послевоенные годы.
Оказалась я тогда одна с тремя детьми, да ещё на чужбине. Все мои погибли, и нам после эвакуации некуда было вернуться, даже дома не осталось...
Жили мы на квартире у такой же побитой войной женщины, в старом
бараке. Спали на нарах, ели что придётся.Было плохо, но стало ещё хуже, когда артель, в которой я работала, закрылась. На работу не брали, городок крохотный, я весь обошла, место давали только на швейной фабрике, но и то не сразу, надо было отучиться два месяца.
Денег не осталось ни на еду, ни за квартиру.
И стала я думать о плохом...

Каждый день просыпалась с мыслью забраться на чердак и повеситься... отчаялась...

Хозяйка заметила моё изменившееся настроение, я ведь смешливая была,
несмотря ни на что, кадриль отбивала без гармошки, а тут затихла. И стала говорить со мной, утешать. Хотя сама с лебеды на картошку перебивалась с двумя ребятами.

И тут утром открываю однажды дверь, а на крыльце корзина помидоров с
огурцами, а рядом, в тряпочку чистую завёрнутые, три буханки хлеба.
Я метнулась к хозяйке.
А она говорит: "Это уж точно не мне, Вер, это тебе".
Вот с этой корзины я и воспряла. Поделили мы её поровну, а там и работёнка подоспела, кое-какие деньжонки появились.
Много ещё чего было, но вот той корзины безымянной и хлеба я не забыла никогда, по сей день за неё благодарна. И сама всегда помогала, кому могла, и старалась тихо, чтобы не знали...
Помощь... она — дело негромкое.
Я, слушая её, тоже на всю жизнь запомнила, что помощь не может быть
громкой.
Как и всё настоящее.

© Лиля Град