Вот вчера думаю: не ем на ночь, на ночь не ем.
Поклялась коту Мольберту на "Китекете", на своей красной юбке поклялась. Юбка - любимая, но более не выносит моей разрастающейся сферичности.
Ей до одного места, на которое она с трудом уже натягивается, что у меня осталась мышечная память и условные рефлексы.
Юбка не читала труды Павлова и еле сдерживает себя, чтобы не разорвать свою юбошную душу по шву.
А я ж верю в то, что сама себе вру. Глаза в отражение честные-честные.
И, как в старом анекдоте - остальное всё жо... Молчи, грусть, молчи.
Поклялась короче.
Семь. Не жру, тренирую волю.
Восемь. Полина - кремень.
Девять. Желваки от напряжения играют, как у Шварца нашего Арнольдыча. Десять. Одиннадцать. Писять и спать.
Двенадцать. А сколько у паука глаз?
Без десяти два. Борщ.
Сука-сука-сука.
Сидим с Мольбертом на кухне, заполняем внутреннюю пустоту.
Он - привычно удовлетворённо, я - привычно скорбно, то есть с чувством вины, без кайфа.
Считай весь борщ по эндорфинам в минус, а килограммы то в плюс.
Мой любимый одомашненный адок.
И возникает вопрос : а херли надо было терпеть до двух ночи?
Разочаруйся в себе раньше и усни уже спокойно с разбитой самооценкой, тряпка ты сытая.
Что за оттенки серого...