"Дюпор" Страдивари
С самой великой в мире виолончелью я встретился в 1956 году, в Америке...
По–моему, я был третьим советским артистом, появившимся там после революции.
Я играл в Нью–Йорке, в небольшом зале, знали меня мало, было немного народу, зато все виолончелисты Нью–Йорка пришли на этот концерт, а потом — за кулисы...
И пришел с ними один милый человек, Джером Ворбург, банкир и страшный любитель виолончельной музыки. И вот он спросил:
— Слава, хочешь взглянуть на Страдивари «Дюпор»?...
И тут меня затрясло. Дело в том, что все великие инструменты имеют имена. Обычно это имена великих музыкантов, которым они принадлежали.
Однажды Дюпор играл в Тюильри императору Наполеону.
И Наполеону так понравилось, что он сказал Дюпору:
— "Дайте–ка мне вашу виолончель, хочу попробовать сам"... Взял, уселся, и тут раздался истошный крик Дюпора.
Дело в том, что у Наполеона на сапогах были шпоры. Но — поздно. Одной шпорой он уже процарапал виолончель...
Вот эту легендарную вещь с царапиной Наполеона мне и предлагалось посмотреть.
Ночь я не спал. Я думал об этой виолончели. Я понимал, что, поскольку никогда не буду ею обладать, может, не стоит и встречаться, но соблазн был велик, человек слаб. Наутро я отправился на свидание с ней. И мне ее показали...
Я попросил разрешения до нее дотронуться. И мне разрешили, а жена Ворбурга сделала «полароидный» снимок этого касания. Я коснулся мифа.
И повез в Москву снимок — доказательство... Из Москвы меня вышибли 26 мая 1974 года. Все отобрав на таможне...
— Это же мои награды, — сказал я таможеннику, сгребавшему конкурсные медали, значок лауреата Сталинской премии.
— Это, гражданин Ростропович, — отвечал таможенник, — награды не ваши, а государственные...
— Но вот и международные награды, и они не из латуни, из золота...
— А это — ценные металлы, которые вы хотите вывезти за границу!...
Мне оставили только собаку Кузю. А в Англии бедного Кузю сразу схватили и бросили за решетку. В карантин. На полгода. И мне, самому оставшемуся без гроша, ничего не оставалось, как страдальца навещать и носить ему передачи...
Спасли друзья. Вдруг позвонил дядя Марк, Марк Шагал, и сказал:
— 10–го сентября открывается моя мозаика в Первом американском банке в Чикаго. Не смог бы ты сыграть на этом открытии Баха?...
Ну, я же не мог отказать дяде Марку.
Взял аванс, прилетел в Чикаго, зашёл в гостиничный номер, услышал телефонный звонок, поднял трубку и услышал женский голос:
— Слава, может быть, вы меня не вспомните, я вдова Джерри Ворбурга. Он умер два года назад и перед смертью сказал:
— "Предложи нашу виолончель Ростроповичу. Если он ее не купит, пусть она навсегда останется в нашей семье"...
Я знаю, купить ее вы не сможете, но звоню, выполняя последнюю волю мужа»...
Я покрылся мурашками от наглости и сказал:
— У вас единственный шанс безукоризненно выполнить волю вашего покойного мужа — немедленно прислать мне эту виолончель...
Вдова глубоко вздохнула:
— Хорошо, я сейчас посмотрю расписание самолетов и, если успею, пришлю ее вам...
И перед самым началом концерта распахнулась дверь, за ней стоял человек, держа в руках Страдивари «Дюпор».
Я взял за горло это сокровище и на подгибающихся ногах отправился играть. В маленьком зале, у камина, я играл Третью сюиту Баха, все плыло у меня перед глазами, в руках моих пела моя виолончель...
Моя, потому что у меня был друг, Пауль Сахер, в Швейцарии. Я поехал к нему на другой же день и сказал:
— Ты можешь составить счастье моей жизни?...
Он спросил:
— Сколько?
И тут же выписал чек. А оформлена была покупка за один доллар. Так принято, когда продается вещь, не имеющая цены...
И даже те деньги, которые я заплатил, — ничто, этот инструмент — достояние человечества. А я на нем играю....
С некоторых пор я не могу понять, где мы с ней разъединены. У меня есть портрет, сделанный замечательным художником Гликманом, он живет в Германии, ему за восемьдесят сейчас. На портрете виолончель стала таким красным пятном у меня на животе, вроде вскрытой брюшины...
И в самом деле, я ощущаю ее теперь так, как певец ощущает свои голосовые связки... Никакого затруднения при воспроизведении звуков. Она перестала быть
инструментом...©
Мстислав Ростропович