Кулинарим всем форумом!

[Olexara]

__________________________________________________ ______________

[Olexara]

__________________________________________________ _______

[Olexara]

__________________________________________________ _________________________

[Olexara]

Мясо есть нельзя. В него колют всякие гормоны для увеличения веса, а зачем мне гормоны для увеличения веса?
Рыбу тоже нельзя. Она накапливает. Не знаю что, но накапливает. Ещё в неё колют гормоны..
Помидоры нельзя - они паслёновые. Не знаю почему, но все говорят, что вредно. Баклажаны и перцы тоже. Фрукты и ягоды нельзя - в них сахар и диабет. Особенно нельзя вечером. За ночь весь вечерний сахар превратится в попу. А зачем мне ещё попа, у меня-то и своя есть.
Картошку нельзя - там крахмал. В рисе тоже. Макароны тоже нельзя - там крахмал и глютен. А глютен - это будущий сахар, который - будущая попа.
Масло нельзя - ни оливковое, ни сливочное, ни подсолнечное. Это жир. А сливочное - ещё и холестерин.
Хлеб нельзя, там дрожжи. Пиво тоже. Не знаю почему, но нельзя, чтобы дрожжи внутри тебя бродили.
Яйца - жир и холестерин.
Молоко - жир и гормоны для увеличения веса, которые вкололи в корову. И вообще, оно предназначено для того, чтобы теленок быстрее набирал вес и становился коровой. А я не хочу - ни коровой, ни быком.
Соки нельзя - это то же самое, что фрукты и ягоды, но без полезной клетчатки.
В капусте - и обычной, и цветной, и брокколи - вещества, препятствующие усвоению йода. А у городских жителей и так кранты с щитовидками. Плохая щитовидка даёт толстую попу.
Капусту нельзя. В шпинате - щавелевая кислота, которая вредит почкам. Плохие почки - отёки - лишний вес. Нет-нет-нет, никакого шпината.
Огурцы! Буду есть огурцы. Про огурцы я не знаю ничего плохого... Соленые. С водочкой…������
...............
Наталья Суранова

[Olexara]

__________________________________________________ ________________________

[Olexara]

__________________________________________________ _____________

[Olexara]

__________________________________________________ _______________

[Olexara]

Кто, когда и зачем, придумал салат Селедка под шубой

Автор этого замечательного салата купец Анастас Богомилов, был хозяином множества столовых и трактиров. И весьма популярных.
В лихие годы революции завсегдатаи его заведений частенько напивались, долго спорили, чаще на тему как нам обустроить Россию, а потом, конечно дрались. Не набить морду оппоненту, считалось чуть ли не дурным тоном. Дрались хорошо, с битьем тарелок, все как полагается... Тогда то Анастасу Богомилову в голову и пришла гениальная мысль. Он решил придумать салатик, отведав который, не так быстро и сильно бы мозгам ударял алкоголь. А меньше будет пьяных драк, меньше и ущерба. Расчет, ничего личного.
Сельдь тогда была дешева, пролетарий ее любил. Именно ее владелец ресторанов и решил сделать главным ингредиентом.
К ней он решил добавить лучка, отварной моркови, свеколки и картошки. Того, что было в простой семье. Да, ещё тогда салат щедро сдабривался майонезом.
И название у салата символическое, а не кабы какое. Шуба это не одно слова, а аббревиатура. Тогда она была в моде у новой власти.
Так и писалось в меню. Ш. У. Б. А.
Расшифровка такая: Шовинизму и Упадку - Бойкот и Анафема
Новый салат в столице имел успех, а потом его рецепт разошелся по всей стране, и за ее пределы. Главное, и цель была достигнута меньше стало пьяных драк, а выручка еще больше. Народ шел к Богомилову даже не столько выпить, сколько отведать нового салата-закуски.
В первый раз посетители отведали этот салатик в новогоднюю ночь с 1918 на 1919 год.
Наш любимый салат был придуман во время создания новой страны СССР. Уже и страны такой нет, и про автора этого салата все давно забыли, и пролетарий исчез, а рецепт салата живет... Удивительно, но в нем и рецептура почти не изменилась.
Так что, при праздновании любого события будет повод поднять тост за Селедку под шубой и за ее создателя, хорошего человека...

Из интернета.



Сомневаюсь, что это не байка… а форма для салата очень красивая!

[Olexara]

__________________________________________________ ____________________

[Olexara]

Доброе утро!

__________________________________________________ _____________

[Olexara]

__________________________________________________ _____________

[Olexara]

__________________________________________________ _____________

[Olexara]

В шестом классе меня подрядили на общественно-полезные работы. Я занималась русским с Юлькой Тумановой. В переводе с языка школьных эвфемизмов это означало, что я пишу за Юльку сочинения и пытаюсь вдолбить ей правила, которых не знаю сама. Дважды в неделю я переступала порог тумановской квартиры и оказывалась среди клонированных берёзовых стволов, ровных, как единицы в тумановской тетради. Родители Юльки очень любили фотообои.

И дважды в неделю меня встречала бабушка Тома Ивановна.

Она была не настоящая бабушка, а чья-то дальняя родственница. Очень толстая, с покатыми, как на портрете Гончаровой, плечами, производившая впечатление тяжеловесной бесшумности. Парадоксальное сочетание, но я не знаю, как объяснить это иначе. Когда Тома Ивановна появлялась в прихожей, казалось, тебе навстречу выплыл приветливый холм.

Холм брал меня за руку и вел на кухню.

В семье Тумановых у Томы Ивановны было лишь одно занятие: она готовила.
Господи, как она готовила!

На её котлетах хотелось жениться. Борщ было стыдно есть: он во всём, абсолютно во всём превосходил тебя. Блинчики с грибами могли довести чувствительного человека до депрессии: он понимал, что самое яркое событие в его жизни произошло и ничего прекраснее уже не случится.

Тома Ивановна двигалась по своей кухне как музыкант Дэнни Будман по пароходу «Вирджиния»: с легкостью, доступной лишь тому, кто родился и вырос в этих стенах.

Однажды мне довелось увидеть, как она печёт яблочный пирог. Печёт? О, нет. Идея совершенного пирога, задуманного где-то в высших сферах, на моих глазах обретала материальное воплощение, а проводником этой идеи выступала Тома Ивановна. Она дирижировала всей кухней, от холодильника до штор, а вокруг нее закручивался безумный вихрь из ароматов, отрывистой перебранки венчика и кастрюли, драконьего жара духовки, блеска сахарных кристаллов... Оркестр не фальшивил ни в единой ноте. Я сидела на табуретке, поджав ноги, и меня омывало волнами увертюры яблочного пирога.

Всё-таки мироздание в проявлениях своего чувства юмора иногда заходит далеко. В семье Тумановых презирали еду. Юлька перебивала аппетит чипсами и маковой соломкой. Ее отец вполне мог довольствоваться покупными пельменями. Мать, садясь за стол, не раз повторяла с очевидным неудовольствием: «Опять на унитаз работаем!» – фраза, смысл который оставался для меня полнейшей загадкой.

Не знаю, что думала об этом Тома Ивановна и думала ли вообще. В детстве я могла бы спесиво назвать ее глупой, если бы уже тогда не ощущала, что категория интеллекта попросту не имеет к Томе отношения. Никто не пытается определить, умна ли плодоносящая яблоня. И какой айкью у холма, на котором она растет.

И вдруг Тома ослепла. Свет ей выключили сразу и навсегда. Никаких подробностей я, конечно, не помню, да и вряд ли они были мне известны. Просто раньше, когда я приходила в гости, на лице Томы сперва появлялось выражение радости, а затем глубокой сосредоточенности: она размышляла, чем меня накормить. А теперь всё стало наоборот. Сначала Тома напряженно сводила брови и наклоняла голову – пыталась по шагам узнать, кто пришел. А затем уже её лицо озарялось улыбкой.

Она упорно выходила встречать гостей в прихожую, и было мучительно видеть, как эта отяжелевшая, громоздкая, до нелепого огромная туша ползёт тебе навстречу по коридору с берёзками: крейсер, застрявший в узком русле реки.

Ее волшебный дар бесшумности исчез. Тома Ивановна задевала полки. Ударялась о шкафы. Роняла стулья. Она была похожа на неуверенный ураган, который несется на тебя, словно в замедленной съёмке.
До тех пор, пока не возвращалась на кухню.
Видя, как она готовит, я начинала подозревать, что Тома Ивановна всех нас дурачит.
Ножи.
Кастрюли.
Ложки.
Венчик.
Дуршлаг.
В кухне не находилось предмета, который не подчинялся бы Томиной воле.
Она доставала из шкафов банки со специями, не задумываясь ни на секунду. Отмеряла стеклянным стаканом муку, и если нужно было взять две трети, отсыпала ровно две трети. Точность и быстрота, с которой она разбивала яйца, резала овощи – точно строчила швейная машинка, – обжаривала мясо или замешивала тесто, ошеломляли. Я и раньше понимала, что Тома творит нечто необыкновенное, но теперь ее возможности обрели явственный оттенок чуда.

Лишь холодильник поначалу вызывал у нее небольшие затруднения, но и с ним они быстро договорились, что и на какой полке он будет хранить. Задержку в коммуникациях я списываю на то, что он был очень молод и, возможно, туповат.
Это, наверное, был первый в моей жизни случай, когда я увидела, как сначала человек создаёт свой мир, а потом мир хранит своего человека. И бережёт его в несчастье, и длит его до-бедственное существование.
Что осталось от плюшек? От драников и борщей? Ничего. Работа на унитаз, как говорила Юлькина мама, любящая фотообои с берёзками.

Ради чего Тома дирижировала своим оркестром? Ради идеального манника и лучшего в мире бульона? Близким было глубоко плевать на то, что она делает. Но мне хочется думать, что рано или поздно эхо каждой песни, пропетой с любовью, возвращается, и мелодия снова звучит вокруг замолчавшего певца.

В начале мая мы с Юлькой провели последнее занятие: она уезжала куда-то на юг, к родне матери. На прощанье Тома Ивановна вручила мне пакет «жаворонков», – мягких тестяных птичек с глазками из изюма. Я бездумно съела их один за другим.
И только на последнем споткнулась, представив, как незрячая Тома выкладывает каждой заготовке глаза.
Впрочем, потом всё равно его съела.
Он был такой вкусный, что хотелось петь.

© Эйлин О'Коннор

[Olexara]

__________________________________________________ ____________

[Olexara]

__________________________________________________ _____________