Был ли выгоден бизнес старьевщика в Российской империи

[delovoi]

В XIX веке старьевщиком называли человека, который ходил по улицам и дворам и задешево покупал ненужные старые вещи (одежду, обувь, посуду и тд.) у небогатых или совсем бедных горожан. Что-то из купленного он мог сразу перепродать на толкучем рынке, а что-то — отдать мастеровым, которые перешивали одежду и обувь и снова продавали; бутылки можно было продать на водочный завод, а тряпье — на писчебумажную фабрику. О приходе старьевщика можно было узнать по характерному крику:

"Нет ли старого меху, платья, бутылок, штофов, старых сапогов, нет ли продать?" (Иван Кокорев, Очерки Москвы сороковых годов)

Деятельность старьевщика сложно назвать выгодной: к сожалению, не удалось найти отдельных исследований о старьевщиках на российском материале (хотя о их парижских коллегах есть, например, книга Антуана Компаньона), но в очерках бытописателей XIX века старьевщики, конечно, описываются как бедняки, занятые тяжелым трудом, хотя некоторые из них могли накопить денег и открыть свою лавку.

Жители разных губерний, приходившие на заработки в Москву и Петербург, зачастую занимались определенным видом труда, и старьевщиками часто становились татары (их иногда называли “халатниками”), объединявшиеся в артели. В Петербурге, например, они продавали старые вещи на Ново-Александровском рынке, который находился между ул. Садовой, Вознесенским проспектом и Фонтанкой (кстати, остатки этого рынка несколько лет назад нашли археологи), на так называемой "татарской толкучке". Образ старьевщика-татарина встречается и в живописи, как на картине Владимира Маковского, и в литературе второй половины XIX — начала XX века, например, он упоминается в "Детстве" Горького и "Леньке Пантелееве" Л. Пантелеева.


Пользуясь случаем, стоит сказать пару слов об образе старьевщика в литературе и городской культуре XIX века вообще. Вместе с другими “социальными типами” — разносчиками, мастеровыми, шарманщиками, нищими — он становится героем физиологического очерка, появившегося во Франции в 1830-х годах и претендующего на беспристрастное и точное описание современного общества (особенно его низов) по образцу естественной истории. В Россию такие очерки приходят в 1840-х годах, и в них тоже часто описываются старьевщики, например, в упомянутых выше “Очерках Москвы сороковых годов” Ивана Кокорева, “Столичной бедноте” Глеба Успенского и “Брюхе Петербурга” Анатолия Бахтиарова.

Благодаря активному обращению писателей к этой фигуре, во французской литературе, например, у Бодлера, даже возникает метафора поэта или художника как старьевщика, собирающего, упорядочивающего и перерабатывающего, превращающего в искусство тот хлам, который выбросил большой город — об этом любопытном сюжете можно почитать, например, в статье Михаила Ямпольского "Старьевщик (очерк городской мифологии)".